Книга Дочь пекаря - Сара Маккой

Джейн кивнула:

– Подготовьтесь заранее, чтобы все прошло как надо. Могу показать меню свадебных тортов. Будет тебе пища для ума.

Реба пожалела, что проболталась. Она прибегла к излюбленной, проверенной журналистской тактике: вернуть вопрос тому, кто его задал.

– А ты замужем?

Джейн сняла с плеча тряпицу и помахала ею, как гимнастка лентой.

– Ха. Я уже старушка. Моя весна давно отцвела. – Она облокотилась на стол. – Не говоря уж о том, что для мамы главное в мужике – погоны. Ну, она так прямо не высказывается, но я четко поняла: если замуж, то только за военного. Как мой отец. Армия США, люфтваффе и так далее. Но я по натуре не солдатка. Все эти ленты и мундиры – чокнуться можно. Пойми меня правильно: они делают нужное дело, служат родине, жертвуют собой, я их уважаю и ценю. Это классная профессия, и каждый раз, когда войска возвращаются в Форт-Блисс, я им привожу всю нашу выпечку, и, заметь, даром. Но я не хочу военных в постели и замуж за них не собираюсь.

Седая прядь упала ей на глаза, и она резко заложила ее за ухо.

– Я даже ни разу не приводила парней домой. Не видела смысла. – Джейн выпрямилась в кресле и склонила голову, глядя на Ребу в упор. – Но кое-кто у меня есть. Мы вместе много лет. Я была еще тощей веснушчатой девчонкой, когда мы познакомились. Никогда не предлагал пожениться. Пусть это прозвучит нехорошо, но, знаешь, очень трудно быть верным, когда не можешь навесить на человека табличку: «Мое». Ужасно трудно.

Джейн глянула на Ребину цепочку с кольцом.

Реба поерзала, пытаясь стряхнуть ее взгляд. Откашлялась.

– Кажется, мы с тобой из одной колоды. Я тоже не скачу галопом под венец.

– Славное колечко, – сказала Джейн.

Колокольчик на двери звякнул, и вошел мужчина в серой армейской фуфайке.

– Подсказать что-то? – спросила Джейн. Она встала, взяла лавандовый очиститель и вернулась за кассу.

– Да. – Он отчаянным взглядом рыскал по прилавку. – Жена хочет торт. У сына день рождения. Она попыталась испечь, а тесто не поднялось. Праздник после обеда, ну и я к вам. – Он сжал кулаки, потер костяшки. На запястье виднелся коготь наколотого орла. – Если поможете, было бы здорово. Она у меня из Германии. Приехали в Блисс месяц назад, она тут никого не знает, все друзья и родные в Штутгарте. Говорит, в Албертсоне нет ингредиентов, а замороженный торт, который я с утра купил, она выкинула. Хочет, чтобы торт вышел как домашний. – Голубые глаза с мольбою глянули на Джейн. – Ради счастья моей жены. Может, у вас завалялся где-нибудь лишний немецкий торт…

Джейн кивнула:

– Сейчас поговорю с мамой. Она умеет делать торты буквально из воздуха.

Она ушла за занавеску. Реба ждала воплей и лязга, но все было тихо. Через минуту Джейн вернулась.

– Два часа у вас есть?

Мужчина выдохнул и разжал кулаки.

– Праздник в три.

– Торт будет готов.

– Отлично! Спасибо вам огромнейшее! – И он двинулся к дверям, но Джейн окликнула:

– Как зовут вашего сына?

– Габриэль, Гейб.

– Напишем на торте.

– Ага, жене понравится, и ему тоже. Спасибо вам огромное еще раз, вы даже себе не представляете, до какой степени меня выручаете… – Ветер захлопнул за посетителем дверь.

– Вот она, любовь, – рассмеялась Джейн. – Человек выпрыгивает из штанов, чтобы помочь женушке устроить праздник для малыша. – Она записала имя на листке бумаги. – Никогда не покупалась на грандиозные романтические жесты. Любовь – это по чуть-чуть каждый день, это когда каждый день заботятся, греют и прощают.

Реба всегда считала, что любовь – это дикое, необузданное чувство. Настоящая любовь, полагала она, ярко горит и сгорает дотла. Пламя страсти не может мерцать кое-как, распыляясь в буднях и банальностях. Реба вспомнила, как сейчас у них с Рики: этот осторожный выбор слов, эта невыносимая вежливость – будто актеры с расписанными ролями. Реба засунула цепочку с кольцом за пазуху.

– Теперь с этим заказом я уже и не уверена, что мама сегодня даст интервью. Сможешь прийти еще раз?

Вообще-то Реба хотела покончить с интервью в один присест. Но теперь, просидев здесь час, она была уже не против вернуться. Как ни странно, ей даже нравилась эта мысль.

– Конечно. Заодно принесу фотоаппарат. Журнал пришлет фотографа, но мне хотелось бы самой поснимать, если вы не возражаете.

– Запросто! Знаешь что, – Джейн залезла в витрину, – ты столько прождала, возьми что-нибудь. Мама говорит, если с тобой есть штрудель, ты уже не одинока. – Она достала ломоть сочного штруделя с глазурью из творожного сыра.

– Спасибо, но мне нельзя, – мягко ответила Реба. – Я не ем молочных продуктов.

Джейн поставила штрудель на место.

– Бедняжка! Это не лечится?

Реба покачала головой:

– У меня нет непереносимости лактозы. Я могу есть молочное. Просто не хочу. В колледже я была в Обществе защиты прав животных. «Молоко – отстой» и тому подобное.

Джейн подняла брови:

– Молоко – отстой?

– Была у них такая кампания, – пояснила Реба.

– Ох. – Джейн сжала губы. – Ну ладно, тогда, может, лебкухен? Мамино коронное блюдо. Это просто пряник на миндальном масле. Без сливочного. Семейный секрет, обещай не разглашать.

Джейн явно не отпустит ее с пустыми руками, и Реба согласилась.

– Обещаю.

Вечером Реба сидела одна за кухонным столом, отщипывая кусочки от пряника. Миндальные лепестки на нем складывались в цветы. Такой красивый пряник даже есть жалко, но день был долгий, и у Ребы не осталось никакой воли. Патока и сухая корица застревали в горле, и она налила себе стакан обезжиренного молока. На поверхности плавали пузырьки. Стакан стал жемчужно-белым.

Не буду есть, сказала себе Реба, когда пришла домой, но пряник, конечно, не выкинула, а положила на кухонную стойку. Сладкий запах просочился из кухни на верхний этаж, где Реба расшифровывала свои записи в спальне. Наконец, когда солнце истаяло в пустыне и взошла осенняя луна, оранжевая, как ванильное печенье, Реба уступила своему одиночеству, спустилась и нашла утешение в сладком.

Надо бы оставить для Рики, но тогда он спросит, как прошел день, а у нее нет сил объяснять, почему она проболтала с Джейн целый час и ни слова не записала на диктофон. И он неизбежно поинтересуется, о чем они говорили, а открывать этот ящик Пандоры совсем не хочется. Но никак не выкинуть Джейн и пекарню из головы – и изо рта.

Реба обмакнула последний квадратик в молоко, сунула в рот, прожевала. С глаз долой – из сердца вон, хорошая поговорка? Она допила молоко и вымыла стакан, не оставляя следов.

Сначала это была просто маленькая ложь: притворяться, будто она не ест молочного. Теперь она врала уже так давно, что не могла остановиться.