Книга Загадка Белой Леди - Дмитрий Вересов

– Эта птица зовется Брысь-брысь, – услышал Глеб горячий шепот и обернулся, но, к своему удивлению, никого рядом с собой не обнаружил. Зато прямо в противоположной стороне он снова увидел улыбающегося Фоку Фокича, который дружественно махал ему рукой. Впрочем, старик тут же забыл о Глебе и обратился к главному персонажу готовящегося действа:

– Так вот вы что выбрали… – понимающе протянул Фока Фокич, но одобрения в его словах было мало. Впрочем, закончил он примирительно: – Ну что ж, ну и ладно…

Мужчина неловко тронул струны, и мгновенно острая, пряная, болезненная мелодия затопила амфитеатр, и под ее рыдающие напевы из разбросанных среди травы осколков камней потянулся робкий росток, в первую минуту показавшийся Глебу шляпкой какого-то гриба. В тот же момент на краю просцениума возникла золотистая фигура могучего животного, в котором Глеб, не веря глазам, узнал нелюбезного старого Алекса. Но раздумывать об этом было некогда, ибо растение быстро принимало человеческие очертания – и вот уже, держась за высокие стебли, на зрителей смотрела прелестная девочка. Затем девочка превратилась в молодую женщину и скрылась под фантастически красивой бирюзовой джеллабой.

Изящная бирюзовая фигура застыла, и перед ней явился рыцарь печального образа.

И он запел о любви.

Открой мне яркий цвет ланит,

И свет лучистый нежных глаз,

О, твой прекрасный стройный вид

Меня пьянит…

Но юная красавица все отворачивалась от него и все не открывала лица.

– Ах, зачем вы хлаже камня?

– Речь безумца не мила мне.

– Речь моя лишь вам хвала.

– Я желаю вам лишь зла.

Уходите, уходите

и на лик мой не глядите.

– Дама мне уйти велит,

Сердце бедное болит.

Но мужчина не мог ни уйти, ни закончить свою восторженную песню. Как показалось Глебу, многие зрители не только сочувствовали несчастному, но и прекрасно понимали его. Все существо несчастного рыцаря выражало страдание и муку. Восторженность мелодии сменилась отчаянием.

– Что я тебе скажу? Все то, все то, все то,

Чем озарен мой ум, чем сердце залито!

Я полон весь тобой, я трепещу, дрожу я;

Твой взгляд, твои слова – мне слаще поцелуя.

О, смейся надо мной, безумцем назови,

Но задыхаюсь я от страсти, от любви…

Он пел уже явно через силу, он торопился, но его возлюбленная все не сдавалась и гнала его прочь. Но вот песня рыцаря достигла кульминации.

– О, жизнь моя в твоих руках!

И женщина, неожиданно скинув капюшон, схватила рыцаря в объятья. Вздох, словно ураган, пронесся над рядами. Страшная беззубая старуха в восторге оседлала коленопреклоненного трубадура… В тот же миг за амфитеатром поднялись в небо два серых дымка, раздалось приглушенное урчание моторов, и приторно запахло дешевым бензином. А в следующее мгновение, расталкивая сидящих, опять пронесся Фока Фокич. Он размахивал руками и ругался высоким фальцетом:

– А, сукины дети, куда торопятся?! И ведь сколько раз было говорено, чтоб не торопились! Verfluchten Bastwischen![12] – Он скрылся за камнями, но последнее восклицание вкупе с неприятным запахом по неуловимой игре ассоциаций вдруг напомнило Глебу об Аушвице. Не хватало только оказаться сейчас во власти какого-нибудь маньяка, возомнившего себя последователем нацистских экспериментаторов! Впрочем, в его положении поддаваться эмоциям и ассоциациям было непозволительной роскошью, и он быстро взял себя в руки. Но люди вокруг уже смешались, реальность событий затмила для них высокую трагедию происходящего на сцене действа, да и само оно как-то незаметно растворилось, то ли слившись с камнями, то ли просто растаяв в воздухе. Последнее, что уже краем глаза заметил Глеб, был взмах мощного Алексового хвоста.

– О, это была настоящая махамудра, – пронеслось через Глеба непонятно откуда вылетевшее шипение.

Но тут синева неба поглотила нечистый дым, и Фока Фокич уже шел обратно, по-отечески протягивая к Глебу руки.

– А вот и вы, вот и отличненько, – довольно бормотал он. – Все в порядке… – И, глядя на суетливые движения сухих ручек, так напоминавшие ему недавние суставчатые лапки неведомого воина, Глеб пришел к совершенно очевидному выводу, что если и есть смысл задавать здесь вопросы кому-нибудь, то задавать их следует именно Фоке Фокичу.

– Рад вас видеть, – не кривя душой, признался Глеб. – Давайте немного побродим по этому замечательному парку.

– Давайте, – искренне обрадовался тот, и они пошли в сторону недалеких гор, впрочем, не приближавшихся ни на шаг.

– У меня накопилась масса вопросов. Где я, и кто все эти люди? Почему лица женщин закрыты? Как животные могут разговаривать? Замечу, меня смущает отнюдь не их умение, а только лишь мое понимание их языка. Что это за нелепое действо? То есть в философском отношении, конечно же, все ясно, но каков нынешний, сиюминутный смысл? Я понимаю, что скорее всего выгляжу наивным и глупым, но, поверьте, у меня за спиной университет и академия, и я вполне адекватен… – Глеб не мог остановиться и все продолжал говорить явные глупости, хотя, уже задавая вопросы, был уверен, что прекрасно знает ответы на них. Кое-как он скомкал эту нелепую речь и закончил необязательным: – Ну и так далее, надеюсь, вы меня понимаете и сможете объяснить многое из того, что здесь происходит.

– Видите ли, о, сын благородных родителей! Вы удостоены, так сказать, чести, и если оставить все прочее, то можно смело сказать, что вы умеете задавать вопросы и знаете, что все они имеют ответы. А раз вы знаете, что все они имеют ответы, то мне остается лишь сказать вам, что вы в таком случае попали как раз туда, куда нужно. Главное, молодой человек, ничего не бойтесь, ни синего, ни желтого, ни красного, ни зеленого. Ждите одиннадцатого дня, вот что я вам скажу, молодой человек…

И Глеб отправился куда глаза глядят.

И глаза привели его снова в желтое здание. Заинтересованный его внутренним решением, он пошел бродить по этажам, которых оказалось намного больше трех, как казалось снаружи. Но нигде ни разу не успокоили его взгляд ни пустота убегающей вдаль вытертой малиновой дорожки, ни убаюкивающий ритм одинаковых дверей. Какая-нибудь, словно заблудившаяся, фигура непременно дразнила его сознание то в конце коридора, когда Глеб только сворачивал с лестничной площадки, то настигая на выходе. Сначала он еще пытался заставить себя не оборачиваться, но скоро, поняв всю бесполезность этих попыток, махнул рукой. И этот усталый жест неожиданно напомнил ему жест несчастного рыцаря, отгонявшего пеструю птицу. Такое сближение чем-то не понравилось ему, и Глеб сделал единственное, что было в его силах, – ускорил шаг.