Книга Патология лжи - Джонатон Китс

Папочка, заметив, что я начинаю раздражатся, подошел и обнял меня за талию. Я представляю его Брайану – улыбающегося, обворожительного.

– А каким направлением медицины вы занимаетесь, доктор Грин?

– Восстановительная хирургия.

– Пластическая, – уточняю я.

Папочка пристально смотрит на меня, но молчит.

– Вот поэтому все женщины здесь похожи друг на друга. – Я широко показываю рукой. – Они все похожи на меня.

Папочка, перекраивая лица других, использует меня как образец. Высокие скулы, тонкие губы и мягкие черты стали подозрительно часто встречаться в минувшем десятилетии среди безвозрастного стюартовского общества. Мой нос, прямой, короткий, чуть вздернутый, придающий мне заносчивый вид, тоже весьма популярен.

– Так вы муж Глории, – говорит Брайан.

– Папочка – мой отец. – хихикаю я. – Почти одно и то же.

– Простите?

– Мы безумно влюблены друг в друга.

Я целую папочку в щеку, а затем прячусь от них обоих. Меня находят другие гости, становится многолюдно, я рассказываю байки о своей преступной жизни:

– ФБР в основном составляет протоколы. Я не желаю, чтобы меня допрашивали в их душных кабинетах, поэтому обычно предлагаю им пойти куда-нибудь выпить кофе или хотя бы чаю. У одного следователя аллергия на кофейные зерна.

– А вы бывали в «Чайном доме» в Филл-море? – спрашивает меня Билки – она на пятом месяце беременности и потому в суровой социоалкогольной завязке. – Я теперь только туда и хожу, с друзьями из «Клуба спасения кокер-спаниелей».

Фрэнси громко шикает на нее. Пока Билки не забеременела, они были настолько похожи, что прежде чем начать говорить, ей всякий раз приходилось представляться. Никто из этих людей никогда не бывал под подозрением, да и вряд ли когда-нибудь окажется. Они находят мою жизнь бесконечно забавной – не могу себе представить, чтобы кто-то из них был способен на убийство и совершил его.

Папочка вновь находит меня. В столовой у Стюартов играет оркестр. Квартет исполняет медленные джазовые композиции. Мы с папочкой переходим от одной компании к другой, точно пролистываем страницы глянцевого журнала. Мебель сдвинута, комната приготовлена для танцев, мы танцуем.

Я дразню папочку, делая вид, что засмотрелась на что-нибудь, но когда мы вальсируем, его тело идеально сливается с моим, и кажется так естественно, что из всех мужчин на свете именно он – мой отец. Мы танцуем, и биологическое совпадение идеально. Как другие находят привязанности среди абсолютно чужих людей?

Моя голова – собой нечто непостижимое, мои мысли – электрические импульсы, они жалят веки, когда я моргаю. Я, конечно, никакая не алкоголичка, но считаю, что опьянение в таких ситуациях помогает. Я просто хочу выпить со следователями: они все задают одни и те же вопросы, будто я лучше них помню уже сто раз произнесенные ответы. Наверное, я слишком упряма. Слишком много думаю. Я слишком много говорю и все время – не то, что следует. Алкоголь – интеллектуальный анестетик. Мне говорят, что пьяная я привлекательнее. Мерзкие зазубренные лезвия исчезают. Только напившись, я могу сбежать от желаний, наличия которых у себя даже не предполагала. Только напившись, я становлюсь настоящей собой.

Квартет играет «Не сиди под яблоней».[10]Папочка ведет меня по танцполу. Мы кружимся и кружимся, пока не подают завтрак.

2

Агенты Броди и Эммет застают меня в старых джинсах и толстовке с эмблемой колледжа. Немытые волосы спрятаны под беретом. Сегодня суббота. Я осталась дома, потому что Эмили отменила обед из-за фотосессии новой линии кроссовок «Вичи Спорт». Проснувшись, читаю старые номера «Алгонкина», несмотря на то что в квартире полный разгром и я уже несколько недель не прибиралась в гостиной. Чистюли, делающие уборку, когда не ждут гостей, – просто тщеславные придурки.

– Я вас не ждала, – заявляю я агентам, обнаружив их у своих дверей. Терпеть не могу незваных гостей. Но чтобы соблюсти вежливость, предлагаю:

– Может, сходим в «Каштан», перекусим рогаликами?

Эммет завладевает дверной ручкой, а Броди просовывает ногу за порог и произносит:

– Мы поднимемся.

– Зачем это? У меня в квартире страшный беспорядок, да и в холодильнике пусто.

– Мы не уверены, что все тщательно осмотрели в прошлый раз.

– Если вы на что-то не обратили внимания, это ваши проблемы. Вы не принимали меня всерьез, и я начала этим пользоваться.

Броди, приподняв бровь, протягивает мне какие-то бумаги, а я задумываюсь, не сболтнула ли чего лишнего. В первом классе учителя постоянно названивали моим родителям, чтобы нажаловаться, как грубо и несносно я вела себя на переменах или тихом часе, и все лишь потому, что я девочка, и от меня ждали, что я расплачусь, если меня отругать. Но никто не научил меня делать это убедительно. Я и сейчас этого не умею, поэтому единственная защитная реакция, на которую я способна, – оскорбление, даже если я рискую оскорбить кого-то ни в чем не повинного, как, например, агент Броди.

Я пытаюсь смягчить удар, демонстрируя некоторое подобие гостеприимства, и неизбежно перегибаю палку.

– Хотите что-нибудь выпить? Не хотите ли… – В холодильнике нет ничего, кроме вина. – Могу вам предложить бокал «Фюм Блан».

– В десять утра?

– Разве это противозаконно? – Я наполняю свой бокал. – Может, вы предпочитаете «Пино Грижье»…

Но они уже в гостиной – осторожно пробираются среди книг и бумаг, разбросанных на полу.

– На мой взгляд – идеальная планировка. – Я догоняю их. – Двери раскрываются прямо в столовую, так что можно устраивать вечеринку человек на тридцать и больше, а остающихся на ночь гостей можно расположить относительно уединенно.

Я показываю на книжные полки, большие, застекленные. Папочка забрал их с собой, когда ушел из Сан-Францисской горбольницы, чтобы заняться частной практикой, а потом отдал мне.

– Надеюсь, вы ему не расскажете? – шепчу я.

– Нас сейчас не это волнует, Глория, – говорит Броди, а Эммет что-то записывает в своем блокноте. – Хотя нам всегда нравилась ваша прямота.

Только став настоящей подозреваемой, я завоевала доверие Броди и Эммета и наши отношения немного потеплели. Недавно агенты даже просили у меня совета.

Я хорошо к ним отношусь, и я для них подозреваемая, поэтому, когда меня нет поблизости, они не очень ладят между собой. Это их первое совместное расследование. Эммета только что выставили из Вашингтонского управления. Он легко возбудим и похож на золотистого ретривера – такой же приземистый и волосатый. Тело у него мягкое, как слоеное тесто для пирога, одежда болтается. Еще учась в школе, он научился взламывать замки. Его вышвырнули из колледжа за установку инфракрасных камер в спальнях женщин-преподавательниц и демонстрацию этих записей на занятиях по социологии. Агенту Броди тоже есть что рассказать, но он останавливается на середине фразы и позволяет Эммету продолжить. Я знаю, что Броди когда-то изучал философию и мечтал стать независимым кинорежиссером. Голова у него большая и круглая, болтается на шее, как мячик для гольфа возле лунки. Я знаю, что Броди не в состоянии объяснить даже самому себе, как вышло, что он стал агентом ФБР. Разумеется, на этот счет у меня тоже имеются свои соображения.