Книга Башня ветра - Олег Говда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Этак мы и до скончания веков обжиматься будем… — пробормотал я, высвобождая голову из очередного неплотного, но вязкого захвата. — Ты, Мыкола, часом ориентацию не сменил?
— И не мечтай… — прохрипел тот, отжимая мой локоть.
— Так, может, поговорим?
— Почему нет?
Мы отползли друг от друга примерно на полметра и разлеглись, глядя в небо.
— Кто первый начнет?
— «Хочете соби сыдть, а я нэ пойиду, хоч посыджу я за вас, а вы йидьте диду», — процитировал кого-то из украинских писателей Николай. — Лично я никуда не тороплюсь. Мне вменялось твое задержание на данном рубеже. А борьбой, стрельбой или разговорами — без разницы. Так что сам решай, кому первому. Заодно определись: исповедоваться будем или дезу гнать?
— Да, не зря говорят, что когда появились на земле хохлы, отец хитрости Люцифер с горя запил. Ну хорошо, пусть будет по-твоему. Только прежде чем начать рассказ, хочу знать: насколько легитимно твое присутствие. Не исчезнешь ли ты в процессе беседы? — а сам подумал: «Врать точно не имеет смысла, но и душу выворачивать на трезвую голову проблематично. Один глоток не в счет…»
— Вроде не должен, — отозвался Швед. — Я же на посту. И пока никто меня с него не снимал.
— А ставил кто?
— Интересный вопрос… Ладно, слушай. Короче, после взрыва той растяжки очнулся я посреди степи. На горизонте что-то вроде кремля белеет. Но мне только общие очертания стен и башен видны. Зато ворота… как в лупу. Все в перспективе, а сами ворота скачкообразно увеличены. Степь тоже странная, куда ни кинь взгляд — испещрена дорогами, которые к этим воротам ведут. А по дорогам — бесконечные вереницы людей тянутся. И я, кстати, тоже в одной из них, и тоже к воротам тем чудным неторопливо продвигаюсь.
— Жуть…
— Не, — мечтательно возразил Николай, — тихо вокруг, благостно… Как послеобеденный сон в праздник. Жаворонки опять-таки настроение поднимают. И тут подходит ко мне некий господин в сопровождении девицы. Прямо скажем — нерядовая девочка. Я как на пазуху ее уставился, так ничего больше и не зафиксировал. Вот сейчас пытаюсь вспомнить облик того господина, а все время только эти белоснежные полушария и встают перед глазами. Типа Анечка Семенович в молодости и своей лучшей форме…
— Не напрягайся… — Я вспомнил красавицу цыганку на автовокзале. — Мне есть с чем сравнить. Рассказывай дальше.
— Дальше? — переспросил Швед, которому, судя по интонации, опять явилось мимолетное виденье. — Ах да. Так вот, этот самый господин и спрашивает: «Не скучно тебе здесь, воин?» — «А что, есть варианты?» — отвечаю.
«Ну да, — усмехнулся я. — Нашел того, кто на вопросы отвечает с ходу. Швед любого одесского еврея за пояс заткнет по части общения. Если понадобится, час молоть языком будет, а так и не скажет ничего вразумительного».
— Господин засмеялся и говорит: «Есть… Можешь здесь остаться, а можешь — в нормальном мире на посту постоять и с другом пообщаться. Многого обещать не стану, но пока очередь на рассмотр твоего дела не подойдет, можно». — «Так на посту или — пообщаться?» — уточняю. А он опять смеется: «Сам разберешься. Главное, чтобы твой товарищ дальше тебя не прошел. Ну так что, согласен?». Я и кивнул. А чего? Все какое-то разнообразие напоследок.
— Интересная история. Покруче моей автобусной поездки будет. Ну а зачем и для чего ты должен меня «держать и не пущать», тебе не объяснили?
— Веришь, Влад, объяснил и очень внятно, но я это… запамятовал.
— Анечка Семенович виновата?
— Она, — вздохнул прапорщик. — Справна дивчина… Жаль, при жизни такая не попадалась.
— Ну и ладно… — сменил я тему, поскольку и сам был не против знакомства с такой реальностью. — В таком случае, как говаривал Ильич: мы пойдем другим путем.
«Влад, — отозвался что-то давно притихший Эммануил. — Если ты хочешь, то мы можем задержать твоего друга здесь подольше».
«Конечно хочу! Ты еще спрашиваешь?! Единственный по-настоящему близкий мне человек в этом мире! Но как?»
«Подселим к нему Владислава Твердилыча. И тот, кто отправил сюда тело с одним сознанием, не сможет выдернуть его обратно, пока не изгонит второе. Только для этого нужно согласие Николая».
«Решим. Эх, жаль водка закончилась. Нам бы со Шведом сейчас по глоточку. Многое куда проще стало бы».
«А оно и так достаточно упростилось, — усмехнулся мысленно VIP-дух. — Погляди там, сзади за колодезным срубом».
«Ты же говорил, что прямое вмешательство не…»
«Я и дальше утверждаю. Но… товарища твоего иные силы сюда направили — им и отвечать. Так что не волнуйся, а займись подготовкой своего друга к подселению. Очередь к райским вратам хоть и длинная, но все ж не бесконечная… Нам надо раньше успеть, чем душу Шведира Привратник окликнет».
— Интересная история, — кивнул я сосредоточенно. — Думаю, что моя эпопея тебе тоже понравится. Только ответь сначала на один вопрос.
— Да хоть на десять, — пожал плечами прапорщик. — Если буду знать ответ, конечно.
— Видишь ли, Коля. Я только что узнал, что если ты не станешь возражать против некоторого вмешательства в свою личность, то имеется шанс задержать тебя здесь дольше, чем на это рассчитывали те, кто твою личность сюда отправил.
Швед молчал.
Минуту, вторую…
— Ну что скажешь? Ответь что-нибудь. Не молчи, — не выдержал я затянувшейся паузы.
— А ты шо — уже спросил? — захлопал глазами Мыкола. — Извини, Влад. Я, наверно, задумался и не расслышал. Не обижайся, спроси еще раз.
Икнув, сдерживая неуместный смех, я изложил тему предельно просто.
— Если впустишь в свою голову на время постороннее, но дружеское сознание, то будешь жить еще очень долго. Пока не надоест. Согласен?
— Еще одного? — поскреб лоб Николай. — Да пусть себе. Что мне, места жалко? Мы с братьями, бывало, втроем на одной кровати и под одной периной спали. А он не буйный? — уточнил слегка озабоченно.
— Вроде нет, — усмехнулся я. — Меня не беспокоил.
— А не еврей?
— Ничего себе заявочка, — присвистнул я. — Коля, ты случайно не антисемит?
«Терпеть не могу расистов и негров», — не преминул съехидничать внутренний голос. Один из троицы… Наверняка мой собственный. Эммануил для таких шуточек слишком интеллигентен, а Владислав Твердилыч хотя и вполне подписался бы под расовую теорию, но живого негра точно ни разу не видел. Впрочем, и мертвого тоже…
— Не-а, — отмахнулся тот. — Просто бабушка сказывала, что они сильно неряшливые. А я, ты же знаешь, терпеть ненавижу бардак. Особенно в голове.
Интересно, был ли в нашей части хоть кто-то, кто об этом не знал. Я не о голове прапорщика, а о его нетерпимости к любому виду разгильдяйства.