Книга Белые медведи - Анатолий Крысов

Мой друг очень интересный (другого слова не подобрать) человек. Лучше всего Сергея характеризует следующая байка, которая до сих пор ходит в нашем окружении. Давным-давно, когда колбасный бизнес еще функционировал и приносил очень большие деньги, Сергей купил дом в деревне, которая располагалась недалеко от завода, и поселился там. Он очень быстро стал глубокоуважаемым человеком в этой деревне - видимо, из-за того, что каждый день поил всех дешевой водкой, которую пил и сам. Во время безумных запоев деревенские мужики приводили к нему своих дочерей со словами: «Барин, возьми девку! Она хорошая, чистая». Сергей иногда брал, иногда отказывался, но за полгода такой жизни устал. И вот в один прекрасный день, проснувшись, он понял, чего ему действительно не хватало в жизни и, не бреясь, умчался в город. Там Сергей купил двадцать книг с произведениями Шекспира и, довольный, вернулся домой. С тех пор каждый вечер под водку он и деревенский люд ставили «Гамлета». Однажды мне посчастливилось лицезреть сие действо. Это была самая настоящая оргия, где бабы бегали голышом, тряся своими обвисшими грудями, мужики носились за ними с кнутами и криками, а затем все вместе они репетировали очередную сцену. Творящимся безумием руководил Сергей, восседавший в громадном антикварном кресле с томиком Шекспира в одной руке и стаканом, до краев наполненным чистейшим деревенским самогоном, - в другой. Думаю, исключительно в то время он был по-настоящему счастлив.

К слову, «Гамлета» все-таки поставили. Получилась очень смелая интерпретация, но никто, кроме меня, Сергея и еще пары наших друзей ее, к счастью, не видел. На импровизированной сцене из больших бревен царила настоящая вакханалия: перемешалось все. В сюжет «Гамлета» поочередно вплетались реплики из «Ромео и Джульетты», «Вишневого сада» и «Недоросля», а актеры то и дело падали под действием палящего солнца и испитого алкоголя. Я не мог долго на это смотреть и, опрокинув несколько рюмок прямиков в желудок, затащил на сеновал какую-то Катю, или Олю, или Аню.

Люблю боль и мучения, - пишу я и вспоминаю те старые добрые времена.

Когда мы скупали военные самолеты и продавали их по запчастям. Когда в первый раз попробовали кокаин. Когда открыли в центре города бар, а через месяц пришлось его закрыть, так как за это время там было убито пятнадцать человек. Когда я построил дачу на деньги, вырученные за продажу двух японских компьютеров одному НИИ. Когда драгоценные металлы переправлялись через границу в виде подшипников, чтобы не платить специальную пошлину. Когда мы были моложе.

Поклоняюсь богине смерти тчк готы зпт жду ваших сообщений, - пишу я, а глаза начинают закрываться сами собой.

6

Когда-то у меня были родители: отец и мать. Мужчина и женщина, зачавшие меня из великой любви и по удивительной случайности. Папа и мама, научившие меня ходить и дышать, а главное - говорить. Первое слово я издал в два года. Поначалу это поощрялось, а потом все устали.

Я был вторым ребенком в семье, поэтому мне всегда уделялось чуть больше внимания, чем сестре. Так положено. По этой причине Инна быстро повзрослела, а я очень долго не мог адекватно реагировать на внешний мир. Отсюда появились юношеские комплексы: у меня уродливое лицо, кривая походка, я не умею драться и играть в футбол, мне никто никогда не даст. Лучше бы меня сразу утопили, избавили от вечных мучений, думал я.

Родители ничего не знали о моих мыслях. Они думали, что все идет по плану: мальчик ходит в школу, взрослеет, через каких-нибудь двадцать лет он станет начальником отдела, обзаведется семьей и подарит внуков. Я не собирался рушить их грезы и старался соответствовать общепринятым представлениям о сущности сына как большой надежды на. Никогда не грубил, но имел свою точку зрения. Не перечил родительскому слову, но иногда позволял себе маленькие шалости. Не ударялся в крайности, но однажды убежал из дома, имитируя конфликт отцов и детей. Все это я делал скорее для проформы, чем по убеждениям. Так требовала жизнь, и я подчинялся.

В отношениях с родителями была лишь одна проблема: мое непрекращающееся чтение, которое мне ненароком привила старшая сестра. Первые несколько месяцев меня очень за это хвалили и никогда не жалели средств на очередной поход в книжную лавку. Но вскоре наступили тяжелые времена: мне сообщили, что так больше продолжаться не может. Я был наказан: чтение разрешалось лишь по два часа в день перед сном. Все остальное время я должен был посвящать обыкновенным детским делам: катанию на велосипеде, получению плохих оценок в школе, киданию камней в уличных кошек.

С того момента жизнь превратилась в постоянный отсчет. Этим делом я занимался каждый день с утра и до вечера. Сначала я считал за завтраком, поедая омлет с зеленью, потом шел в школу и снова считал. Во время уроков я ненадолго останавливался, но стоило прозвенеть звонку, и я снова принимался за перечисление цифр в голове, иногда прерываясь для очередной словесной перепалки с одноклассниками. По дороге домой я покупал сливочное мороженое в хрустящем вафельном стаканчике и опять же считал. Дома меня кормили бульоном и котлетой с пюре, после выгоняли на улицу - поиграть с другими детьми. Я садился на скамейку, закуривал украденную у отца сигарету и считал, когда же, наконец, придет время чтения.

В то время мы с сестрой практически не общались. Наши отношения только начинали выстраиваться. Думаю, она ненавидела меня, ведь все внимание родителей доставалось не ей. Как-то раз она покрасила волосы в светло-фиолетовый цвет, но папа просто этого не заметил, а мама лишь сказала: «Тебе не идет, малышка». Общаться нам все же приходилось хотя бы по утрам, когда ругались из-за ванной. В этих стычках мы начали сближаться.

Вся моя жизнь с одиннадцати до четырнадцати лет состояла из очень длинного отрезка цифр и короткого отрезка букв, но я даже и не думал унывать. Я просиживал на скамейке положенный срок, а затем бежал к своим книгам. Тут обозначилась новая проблема: родители теперь отказывались ходить в книжную лавку, предлагая, в качестве альтернативы, спортивный универсам или магазин с игрушками. В ответ я лишь морщил нос и иногда плевал в след. Пришлось записаться в школьную библиотеку. Это был не лучший вариант в виду скудности ассортимента, но на худой конец сгодился и он.

Библиотекарша, маленькая бабушка в треснувших от старости очках, всегда с готовностью открывала каталог, чтобы отыскать что-нибудь особенное для своего любимого посетителя. Она отличалась потрясающей для ее возраста проворностью и ловко взбиралась по складной лестнице к самым верхним полкам, где хранилось все самое интересное.

К четырнадцати годам я перестал навещать милую библиотекаршу, так как ничего нового она уже не могла предложить, и, пользуясь появившейся свободой перемещений, переключился на другие заведения, которые имелись в зоне досягаемости. Я начал с районной библиотеки, затем переместился в городскую, а закончил самым большим в городе заведением подобного толка; оно находилось под управлением одного из университетов.

То место произвело на меня громадное впечатление. Помню, как зашел внутрь и замер, словно верующий в храме. Эти длинные коридоры, просторные залы, высокие-высокие стеллажи - все было до краев наполнено мыслью человеческой. Эхо доносило до моих ушей скрип половиц в читальном зале, кашель уборщицы в туалете, тихие шаги посетителей - и это лишь дополняло величественную тишину, окутавшую все помещение библиотеки. Тишина имела обволакивающее свойство: я шел сквозь липкое масло, которое плотным потоком спускалось сверху и заполняло все вокруг. Я будто плыл.