Книга Праздник подсолнухов - Иори Фудзивара

Вероятно, таким вот образом он пытался меня отвлечь. Говорил, что по выходным судебные медики отдыхают, не делают вскрытий. Накануне он тщательно все расследовал. Причина смерти Эйко не оставляла никаких сомнений — самоубийство. Заключение патологоанатома являлось простой формальностью. На мой взгляд, его слова были мало уместны в беседе с супругом покойной, выбросившейся днем ранее с восьмого этажа из собственной квартиры. Дело в том, что ее супруг, в отличие от судебных медиков, работал даже в выходные. Мне позвонили, я примчался. Какие слова подошли бы в той ситуации? Я не знал. А если бы знал, то, возможно, просто врезал бы следователю.

Наконец к нам вышел врач. Повернувшись ко мне, он сдержанно выразил соболезнование. Следователь вздохнул. Вздох облегчения оттого, что сделанный им вывод оказался верным, — вот какой это был вздох. Затем они с патологоанатомом отошли в сторону и некоторое время беседовали. С такого расстояния я их не слышал, а если бы и слышал, вряд ли я в тот момент был способен что-либо воспринимать. Заметив приближение врача, я поднял голову. Тут-то он и сказал. О том, что моя жена, между прочим, была беременна. Три месяца. Знал ли я об этом?

Мои воспоминания, до недавнего времени мутные, как вода в грязной луже, постепенно приобретали четкость, выползая наружу, словно трясущаяся плоть скинувшего шкурку зверька.

— Где вас высадить? — послышался голос водителя.

Не сразу поняв, где нахожусь, я растерянно закрутил головой по сторонам. Мы миновали перекресток Сангэнбаси на Сёва-дори. Почти рассвело, но улица все еще была пуста. Ни души. Половина пятого. Только какая-то машина маячит позади ярким пятном.

Перед Сантёмэ я сказал:

— На этом перекрестке, пожалуйста.

Такси остановилось.

Свернув за угол кофейни, я пешком направился в сторону Тюо-дори по переулку с односторонним движением. Оказавшись на открытом пространстве перед офисным зданием, неторопливо закурил «Хайлайт». Просто стоял себе и курил. Мацуя-дори сейчас выглядела совершенно иначе, нежели днем. Ни души.

Яркая машина, которую я приметил раньше, медленно приблизилась с противоположной стороны. Видимо, пересекла Сёва-дори и сделала крюк по одностороннему переулку. Ярко-желтое авто, следовавшее за моим такси. Марка этого автомобиля была известна даже мне.

«Порше» тихо притормозил прямо передо мной.

Дверца широко раскрылась, и из «порше» выпорхнула девушка. В той же черной бейсболке, с вместительной торбой через плечо. С той же улыбкой на губах. Тем же прозрачным голосом она сказала:

— Заметил все-таки.

— В этот час трудно не заметить машину, следующую тем же маршрутом. Да и сама машина, на мой взгляд, слишком приметная. Для слежки.

— Будь это слежка, неужели я бы вот так показалась тебе на глаза?

И то верно. Пока я размышлял об этой странности, она заговорила снова:

— Думаешь, охота было тащиться за тобой следом?

— Тогда нужно было спросить у меня адрес.

— Можно подумать, ты дал бы.

Я помотал головой. Теперь я был уверен. Это из-за нее с треском лопнула скорлупа, которая скрывала воспоминания. Всему виной улыбка, напомнившая мне юную Эйко. Стоило увидеть ее, и муть начала оседать, обнажая прозрачную поверхность. И вот уже события семилетней давности приобрели в моей памяти былую ясность и четкость.

— Тогда зачем ты за мной ехала?

— Естественно, потому, что заинтересовалась.

— Заинтересовалась — чем? И почему?

Ее ответ ничего не прояснил:

— Да много чем. Рассказ, боюсь, получится долгим.

— Ты уж прости, но вот я тобой не сильно заинтересовался. А если совсем откровенно, ты мне мешаешь. Мы поболтали, все было просто отлично, а теперь не хотелось бы терять время.

— Сколько тебе?

— Тридцать восемь. Тебя это интересовало?

— И несмотря на возраст, ты со всеми знакомыми девушками так чертовски любезен?

— Мы не так чтобы близко знакомы.

Я бросил окурок на тротуар, раздавил ботинком и развернулся спиной, но не успел сделать и двух шагов, как вновь услышал ее голос:

— Похоже, ты не в ладах с общественной моралью.

Обернувшись, я увидел, как она возмущенно размахивает только что брошенным мною окурком.

Я усмехнулся:

— Те, кто в ладах с общественной моралью, не ходят по казино.

— Причина самоубийства твоей жены тебе тоже неинтересна?

Я пристально взглянул на нее. Сейчас лицо ее было неподвижным, словно у статуи. В этот момент она еще больше напоминала Эйко.

— О чем это ты?

— Возможно, я могу шепнуть тебе, почему твоя жена покончила с собой. Что ты на это скажешь?

Внезапно вся округа озарилась ярким светом. Я поднял глаза. Облако отступило от угла дома, обнажив солнце, низко висящее над горизонтом. Пространство между домами наполнилось синевой. Вдоль улиц пробирался мягкий утренний свет. Майское утро не оставило и следа от прошедшей ночи.

Я вновь услышал ее голос:

— Что с тобой? О чем ты задумался?

Я и правда задумался. Я думал о приоритетах. Существует ли в мире что-либо важнее моей теперешней жизни, похожей на это тихое утро? Гладкой, словно кусок пластмассы? Есть ли сейчас что-то более важное? Снова эта зубная боль. Она словно подавала мне знак. Стоп! Как же я сразу не понял?! Несколько часов назад именно с нее, с этой боли, все и началось.

— Как странно! — произнесла девушка.

— Что именно?

— Сейчас ты кажешься совсем другим.

А ведь, пожалуй, она права. Тихая жизнь с ее медленно текущими буднями превратилась в цепочку следов за спиной. Разбитую скорлупу не склеить. Я вижу, как поезд, несущий меня из прошлого, пересекает границу. И вот уже черта, за которой раскинулась территория спокойной жизни, уплывает назад, теряясь вдали.

— Ясно, — ответил я. — Тут неподалеку, в гостинице, кажется, был круглосуточный ресторан.

Она двинулась к машине, но я преградил ей путь:

— Нет нужды садиться за руль. Это в Готёмэ, в пяти минутах ходьбы. Бросай машину здесь, вряд ли нарвешься на патруль в такой час.

Мы двинулись обратно в сторону Сангэнбаси. После ее реплики о том, что теперь я кажусь другим, мы не проронили ни слова. Только раз она продемонстрировала характер, сунув окурок, который несла в руке, мне в карман пиджака. В ответ на мой вздох она лишь улыбнулась — ни дать ни взять мамаша журит сынишку-сорванца. В этот момент она совсем не была похожа на Эйко.

Перед входом в гостиницу я сказал:

— Позволь дать тебе совет.

— Ну что еще?