Книга Мефодий Буслаев. Маг полуночи - Дмитрий Емец

– Запросто, – согласиласьБабаня. – Где холодильник – знаете. С микроволновкой тоже разберетесь. А япошла. К завтрашнему утру мне велено сообразить такое свадебное платье, вкотором следовательша, в третий раз выходящая замуж, выглядела бы наивной, какрегентша церковного хора.

– Ага, Бабань, хорошо! Мыразберемся! – сказала Ирка.

Она лучше Мефодия знала, что Бабаня неособенно любит готовить. Зато целыми тележками скупает в супермаркетах йогурты,колбасу, апельсины, заморозку в пакетах и готовые обеды. Для Мефодия же многоебыло в диковинку. Например, где это видано, чтобы верхний из отсековморозильника был почти до половины забит мороженым, и Бабаня даже не пыталасьсосчитать, сколько там порций. Жадненький Эдя со своей привычкой расчерчиватькарандашиком туалетную бумагу выпал бы в осадок, если бы узнал об этом.

Бабаня, напевая, ушла, а Мефодий и Иркаостались на кухне. Ничего разогревать они не стали. Ограничились тем, чтоизвлекли из холодильника побольше мороженого и большую палку колбасы. КолбасуМефодий профессионально постругал ножом – нахватался у Эдьки, который начиналповаром, – а потом стал есть мороженое, орудуя вместо ложки кружкомкопченой колбасы. Так ему казалось вкуснее.

– У тебя классная бабушка, – сказалМефодий с набитым ртом.

– Вся в меня, – согласиласьИрка. – Только она терпеть не может, когда ее называют бабушкой. Ко мнетут училка новая пришла по русскому – они же ко мне домой ходят, ты знаешь – иговорит ей: «Здравствуйте, бабушка!» А Бабаня рассердилась: «Это вы, –говорит, – бабушка, а я человек!»

– И то верно. Родители тоже люди. Что,они виноваты, что ли, что они родители? – согласился Мефодий.

Он вдруг вспомнил, как и при каких обстоятельствахпознакомился два года назад с Иркой. С одним своим приятелем – уже бывшим – онпробегал мимо ее подъезда в минуту, когда Ирка пыталась въехать на коляске наступеньку перед подъездной дверью. Ирка, впервые выбравшаяся из дома безбабушки (потом ей за это влетело), соображала, как ей выйти из положения.Возможно, Мефодий вообще проскочил бы мимо, ничего не заметив, если бы не егоприятель. Он стал ржать. Очень ему было смешно, что уродина на коляске никак неможет попасть в подъезд – все время скатывается обратно.

Мефодий долго и внимательно, точно сравниваяих, смотрел то на приятеля, то на Ирку, которая изо всех сил делала вид, чтоничего не слышит, хотя щека и ухо у нее были уже пунцовыми, а потом оченьбыстро и точно ударил приятеля в подбородок. Это тоже был (включая нарезкуколбасы) урок Эди Хаврона, который до неудач с матрешками и буденновками годатри прозанимался в секции бокса. «Бросай кулак без усилия, как камень. Силаудара в ноге и повороте корпуса», – учил он.

Удар получился неожиданно сильным. Мефодийедва не вывихнул кисть. После удара приятель осел на асфальт как мешок снавозом. Он сидел на асфальте и тряс головой. В горле у него булькало не совсемеще затихшее ржание. После этого он, собственно, и перестал быть приятелем.Зато у Мефодия появился первый в жизни друг – Ирка.

Они сидели на кухне и ели мороженое, болтая овсяких пустяках. О том, что его выпроводила из дома Зозо, ожидавшая своегоборова, Мефодий не упоминал. Он терпеть не мог жаловаться. В том, кто жалуется,даже имея повод, изначально есть нечто жалкое – это он усвоил довольно давно.Ирка тоже никогда не жаловалось – и это объединяло их гораздо сильнее, чем еслибы они каждую встречу рыдали друг другу в жилетку.

– А как твой сон? – вдруг спросилаИрка.

Мефодий напрягся:

– Ты о том сне?

– Ага.

– Ну бывает иногда. Не оченьчасто, – неохотно сказал он.

– Все те же?

– Да. Но мне не хочется об этомвспоминать.

Но все равно невольно вспомнил, и настроениесразу поползло вниз, как червяк, которому не понравилась Эйфелева башня. Это былодин и тот же отвратительный сон, который он видел один-два раза в месяц. Вэтом сне он стоял перед глухо закрытым свинцовым саркофагом с оттиснутыми нанем древними знаками и смотрел на него. Мефодий не знал, что там внутри, ноощущал, что нечто страшное, нечто такое, на что нельзя смотреть и что ни в коемслучае не должно вырваться. Но при этом не мог отвести от него глаза. И самоеужасное, что под его взглядом свинец саркофага начинал плавиться. Но всякий разМефодий просыпался прежде, чем тому, что было в саркофаге, удавалось вырваться.

Однажды он даже закричал во сне, разбудив Зозои Эдю. Эдя был так удивлен, что даже не ругался.

– Я тебя отлично понимаю, приятель! Мнесамому снятся кошмары. Как-то приснилось, что мою ногу заказали к ужину совощным рагу, и при этом – просекаешь наглость? – потом все времяморщились и утверждали, что мясо пережарено! – сказал тогда он.

Они еще немного поболтали, пока наконец околодесяти Мефодию не позвонила Зозо.

– Иди домой. Я тебя жду, – сказалаона.

– А этот уже укатил на своейтележке? – поинтересовался Мефодий.

– Откуда ты знаешь, что он был не пешком…Все сорвалось. – Голос у Зозо был совсем убитый.

– Как это?

– Он приехал чуть раньше. Я была неготова и, чтобы выиграть время, попросила его смотаться в супермаркет купитьбелое вино. Ненавижу, когда люди без дела толкутся под дверью и мешают мнекраситься. Он поехал было, но почти сразу вернулся – злой, как ты с утра, когдая по привычке бужу тебя в воскресенье. Что-то там с его «Ауди»… Ну я егопустила, чтобы малость успокоить, согреть душевным теплом, и тут, вообрази, емупопалась на глаза свадебная фотография твоего папаши, в которую Эдя кидаетдротики для дартса. Он стал выуживать и выудил, паразит такой, что у меня естьсын. Я сильно не отпиралась, все равно ведь узнает, даже показала ему кое-какиетвои фотки. Кто его знает, думаю, вдруг его прошибет на суровую мужскую дружбу.Совместный футбол там, первая совместная сигарета. «Ты куришь, сынок? Надеюсь,с фильтром?» Ни фига подобного, не прошибло! Он просидел около часа как наиголках, а потом ушел… Моя жизнь разбита! – голос Зозо возвысился дотрагического Монблана и завис там, собираясь сорваться в бездну истерики.

– Ерунда, мам! Твоя жизнь разбиваетсяраза три в месяц, а затем моментально срастается, – утешил ее Мефодий.