Книга Убийцы прошлого - Калеб Карр

Глава 11

— Афганистан… — пораженно промолвил я. — Но зачем? И как вы получаете эти кадры?

— Со спутников, — просто ответил Трессальян. — С наших спутников.

В голове у меня словно замкнулась какая-то цепь:

— Спутники… Спутники! Тот самый Трессальян — Стивен Трессальян, — который разработал четырехгигабайтную спутниковую систему связи, человек, создавший современный Интернет!

— Он был моим отцом, — Малкольм неопределенно кивнул. — Это и вправду один из его грехов, один — среди множества прочих. Но в конце концов он заплатил за свои грехи, и его капиталы позволили нам затеять это предприятие.

— Но что это за предприятие, черт побери?

Чем вы занимаетесь?

— Гораздо более важный вопрос, — сказал Трессальян, уходя от ответа, — чем занимается ваше правительство?

— Мое правительство? Оно такое же ваше, как и мое!

Трессальян покачал головой, мой вопрос, казалось, позабавил его.

— Вот уже много лет это не так. Все находящиеся на этом корабле отреклись от своих наций и государств, по большей части именно из-за подобной, — он указал на экраны, — политики.

— Что вы имеете в виду? — спросил я. — Что они собираются делать?

— На первый взгляд, в настоящий момент они собираются полностью уничтожить огромный комплекс подземных сооружений, служивший главным тренировочным лагерем исламских террористов на протяжении последних двадцати лет.

Я вновь взглянул на экраны.

— Возмездие за убийство Хальдуном президента Форрестер? — спросил я.

Трессальян кивнул.

— В вашей стране как-никак приближаются выборы. Однако это решение, принятое вашим правительством, несет в себе определенную проблему. Правительство США, кажется, начинает подозревать об этой проблеме, но, учитывая горы политической риторики, которая привела к развертыванию военных действий, не может допустить, чтобы кто-нибудь еще — например, вы — раскрыли истину. Видите ли, Тарик Хальдун — не террорист и конечно же не убивал президента Форрестер.

— Но ведь диск…

— Человек на этих снимках, — Трессальян коснулся лежащей на столе клавиатуры, и на экране появились кадры, которые мы с Максом изучали часами, — на самом деле актер афганского происхождения, пользовавшийся некоторым успехом в индийской киноиндустрии конца двадцатого века. Мы позаимствовали его лицо.

Он пожал плечами и улыбнулся:

— Откуда мне было знать, что в Чикаго работает афганский дипломат, который мог бы сойти за двойника нашего актера? Не беспокойтесь. Разумеется, мы подготовили мистеру Хальдуну побег из тюрьмы. В любом случае, настоящим убийцей президента Форрестер был… — еще одно прикосновение к клавиатуре, и кадр на экране сменился второй фотоверсией событий, в которой у убийцы было азиатское лицо, — вот этот человек. Хун Тин-Синь, майор китайской службы внешней безопасности.

Я задумался, полностью отрешившись от бушующего за прозрачной оболочкой танца огня и смерти.

— Вы намеренно исказили факты убийства?

— Боюсь, что так.

— Значит, Прайс сфабриковал эти кадры для вас — именно вы и были тем "частным клиентом", о котором мне рассказала его жена.

— Опять в точку, доктор. Никто из нас не желал смерти мистеру Прайсу, но он пытался нас шантажировать, а когда Лариса и Иона встретились с ним, чтобы предупредить его от неверного шага, набросился на них. Швырнул Иону со всего размаху об стену и наделал бы дел, если бы… если бы Лариса…

Кусочки головоломки, окружавшей двойное убийство Джона Прайса и Макса, начинали складываться в единый узор, но я все еще не понимал, что за цель была у Трессальяна. И я задал ему прямой вопрос.

— У меня есть на то причины, — ответил он, вновь вздохнув, на этот раз глубже, и неожиданно передернулся всем телом. — У меня есть…

Но тут глаза Трессальяна широко раскрылись, и его скрутил новый приступ боли.

— Вам… простите меня, доктор, мне кажется…

Он вдруг обхватил руками голову и упал с приглушенным криком. Полковник Слейтон оказался рядом с ним прежде, чем я успел что-либо понять.

— Мне кажется… полковник, мне надо немного отдохнуть, — с трудом проговорил Трессальян сквозь сжатые зубы. — Надеюсь, наш гость извинит меня…

Он тяжело дышал; Слейтон закинул руку Трессальяна себе на шею и поднял его искалеченное тело как пушинку.

— Простите меня, доктор, — задыхаясь вымолвил тот, — я знаю, что вы хотите получить ответ на свои вопросы. Вечером, мы поговорим вечером, за ужином… А сейчас — вспомните…

С неимоверным усилием он поднял голову и, преодолевая мучения, взглянул на меня. Я никогда не забуду этот взгляд: он был полон непокорства, но, в отличие от сестры, в Трессильяне чувствовалась темная, внушающая страх сила.

— Вспомните, — продолжал он, — надпись, что вы видели на двери…

И, увлекаемый Слейтоном, он исчез за дверью.

Внезапный приступ у Трессальяна, передвижения войск на экранах, кипевшая снаружи битва — не говоря уже о том, что я остался один — все это обратило мою тревогу в настоящую панику. Я попытался успокоиться, сосредоточившись на последней фразе Трессальяна и вспоминая обрывки латыни, которую я учил так давно, чтобы разгадать наконец загадку таинственной надписи.

Не знаю, как долго я стоял, созерцая, как Лариса расправляется с нашими преследователями, и бормоча, как идиот: "Mundus vult decipi". Эти слова я повторял вновь и вновь, уставясь на потоки пуль и снарядов, расчерчивающих пространство вокруг корабля. "Mundus — это мир, так-так. Vult — хочет? желает? Хочет чего?"

Пространство взрезал пульсирующий звук корабельной сирены. Я замер на месте. Звук был не так уж резок, но его хватило, чтобы понять: происходит нечто очень важное. Я обвел взглядом горизонт, пытаясь увидеть, что же случилось, и тут же увидел ответ.

Прямо перед нами расстилалась бескрайняя ширь Атлантического океана.

Я резко обернулся: за моей спиной неожиданно раздался голос, усиленный и искаженный корабельной системой громкой связи, но несомненно принадлежавший Жюльену Фуше:

— Тридцать секунд до перехода… двадцать пять… двадцать…

Мы приближались к кромке воды, не снижая скорости. Фуше продолжал с пятисекундными интервалами свой обратный отсчет до «перехода», что бы это ни значило, и тут меня пробил озноб понимания: подстегнутый нарастающим ужасом, я сумел перевести надпись на двери.

— Mundus vult decipi, — сказал я вслух. — "Мир хочет быть обманутым"!

Еще не осознав до конца пугающего смысла этих слов, я почувствовал было радость победы — чувство, тут же сменившееся ужасом, когда наше судно, пролетев над береговой линией, на полной скорости нырнуло в глубины открытого моря.