Книга Книга шипов и огня - Рэй Карсон

Мой самый большой страх, как у маленькой девочки, заключается в том, что Божественный камень перестанет жить во мне, что он станет холодным и бездвижным, как обычный камень. Тогда я пойму, что время для выполнения моего Служения миновало, что я была слишком эгоистичной, или ленивой, или глупой, чтобы действовать. Поэтому я научилась радоваться тому, что камень отвечает на мои молитвы. Это признак того, что я еще не совсем провалилась.

Алехандро завершает церемонию, пробормотав «Selah!», и все уходят, чтобы подготовиться к завтрашней дороге.

— Лючера-Элиза.

Его голос звучит так мягко, что мне кажется, он мне пригрезился, но его глаза, в которых отражаются свечи, смотрят прямо на меня, пока он подходит ко мне. Раненая правая рука, затянутая серым поясом, надежно закреплена на животе.

— Алехандро.

— Я хотел поблагодарить тебя, Элиза. Гектор говорит, что ты действовала с поразительной смелостью.

Я не помню смелость. Только жар и страх.

— И… — он избегает моего взгляда, — ты, возможно, спасла мне жизнь.

Алодия притворилась бы, что она не заслужила похвалы. Она превратила бы ее в лестную речь о том, как он победил всех без посторонней помощи.

Но Алехандро застыл в панике, и если бы не мое вмешательство, он бы наверняка умер. Чувствуя смелость, я говорю:

— Да, я спасла тебя. Всегда пожалуйста.

Возможно, в этом и заключается мое великое Служение — спасти жизнь короля. Но Божественный камень все еще гудит в предзнаменовании.

Алехандро улыбается мне мальчишеской улыбкой, которая согревает меня так, как никогда не грел Божественный камень, и мое беспокойство исчезает. Я смущенно улыбаюсь в ответ.

— Ты скучаешь по дому, Элиза?

Я открываю было рот, чтобы сказать: да, я страшно по нему скучаю, но вдруг понимаю, что это неправда.

— Немного. Я просто никогда не была так долго не дома.

Хотелось бы снова почувствовать себя в безопасности, обнять папу и даже поучиться у мастера Джеральдо. Но я не тоскую по всему этому. Пока еще нет.

Сразу после этого Химена тихонько подходит ко мне, поэтому я извиняюсь и спешу уйти. Не очень-то я готова ее сейчас видеть. Не знаю, какие вопросы задавать.

Мы мучительно пробираемся сквозь джунгли еще целых пять дней. Устав от двойных дозоров и тряски в переполненных, оставшихся на ходу каретах, мы постепенно покидаем духоту тенистых зарослей после дождя и меняем ее на сухость пустыни у подножия горы. Джойя Д'Арена, Жемчужина Песков, простирается перед нами. Оранжево-красные дюны стелятся вдоль горизонта, залитые мягким теплым светом. Я знаю, что Джойя — суровое, выжженное солнцем место, но ветер и песок, припорошенные сумерками, кажутся бархатистыми и приветливыми.

Лорд Гектор ведет нас по краю пустыни на запад, в сторону моря. Я вижу темно-зеленую кромку, может быть, в дне пути от нас, но в звенящей жаре трудно понять. За пальмами нас ждет Бризадульче, столица Джойи. Алодия бывала тут как-то раз и вернулась с историями о чудесных оазисах, красивых зданиях из песчаника и веселых людях, которые сразу же ее полюбили.

Я уже всей душой желаю приехать, сразу же переодеться, заказать ванну и наесться до отвала. У меня начинает болеть голова только от мысли о свежих фруктах и холодном вине.

Мы разбиваем лагерь около ручья, что стекает с гор и течет на запад, к городу и морю. В позаимствованном нами дилижансе Химена просит меня снять платье, чтобы она могла его выстирать. Она помогает мне с кнопками, и мне уже немного легче, хотя я немного нервничаю от того, что она так близко. Она была матерью для меня столько, сколько я себя помню. Но я думаю о ее шпильке — кажется, она будет у меня стоять перед глазами всю мою жизнь, — торчащей из шеи человека, и удивляюсь, как же мало я знаю о ней. Я никогда не спрашивала. Откуда Химена? Когда она начала служить моей семье? Почему она выбрала меня как объект любви?

«Испорченная девчонка, — называла несколько раз меня Алодия, когда мы росли вместе. — Изнеженная только потому, что она Избранная».

Алодия права.

— Химена.

— Что, любовь моя? — Ее пальцы заняты развязыванием завязок у меня на спине.

— Мне очень жаль. Так жаль.

Пальцы останавливаются.

— Почему ты говоришь это, солнышко мое?

Слезы щиплют глаза.

— Я не знаю, кто ты, не знаю ничего о тебе. Я не знаю, кто Аньяхи. И это моя вина.

На этот раз моя нянюшка не отмахивается от моих возражений банальностью или слабой похвалой. Она просто берет и обнимает меня своими сильными руками.

Химена рассказывает мне, что она сирота. Маленькой девочкой она прислуживала священникам в трапезной и стирала их одежды. Один служитель, отец Донасино, приметил ее тихую трудолюбивую натуру. Он обучил ее читать и писать, чтобы она могла работать с важными историческими документами в монастыре на Амалюре, где она проявила особый интерес к «Всеобщему руководству к Служению». После нескольких лет гравировки драгоценных слов на сердце отец Донасино рекомендовал ее для службы моему отцу, который в то время был молодым князем.

— Я до сих пор навещаю отца Донасино, когда есть возможность, — говорит она, вешая мою юбку сохнуть за окном дилижанса. — Он не может читать. Так что я читаю вслух для него. Он любит места в Священном тексте об избранных Богом.

У нее прекрасная улыбка, от которой образуются радостные морщинки вокруг маленьких глаз.

— Он был так рад, когда Бог избрал тебя в день посвящения. Целью его жизни стало прожить так долго, чтобы застать следующего Избранного.

Я не помню отца Донасино. Я должна быть польщена тем, что человек, которого я никогда не знала, придает такое значение моему существованию. Но вообще это немного напрягает.

Мне приходит в голову вопрос:

— Будешь скучать по нему?

Химена кивает.

— Очень.

Она залезает в дилижанс и садится на скамейку рядом со мной. У нее крепкие и мозолистые руки. Я пытаюсь представить, как они старательно водят кисточкой по пергаменту. Всю свою жизнь я чувствовала ее грубые пальцы на моей спине, смотрела, какие они ловкие и способные. Способные убить шпилькой.

— Ты как-то странно на меня смотришь.

— В тот день. С заключенным.

Ее взгляд смягчается.

— Я так и думала, что ты спросишь.

— Ты двигалась так быстро, Химена! И ты точно знала, куда втыкать шпильку, и знала, что он не нападет на меня, и я…

Все звучит неправильно, как будто я обвиняю ее, что было бы смешно, так как она не единственная, кто убивал в тот день.

Но она смотрит на меня так же, как всегда, с бесконечным терпением и совершенной любовью.