Книга Пасынки безмолвия - Андрей Фролов

Спустившись с третьего этажа и предельно деликатно проскользнув наружу под нависшим подъездным козырьком, Яна минуту постояла в тени. После полумрака многоэтажки нужно было привыкнуть к яркому солнцу, штурмующему купола Инкубатора и отраженному миллионами огненных стрел. Да и темный ежик волос, по-мужски короткий и открывавший виски, от пыли отряхнуть не мешало.

На Погремушку налетел порыв ветра, в водовороте которого наиболее четко выделялись два аромата. Запах едкого машинного масла, которым для отгона живущих в подземке крыс была щедро смазана ее кожаная куртка. Запах неприятный, вязкий и въедливый, но необходимый при путешествиях вниз, где обретались существа с развитым обонянием.

И второй аромат – вековечного тлена, всеобщего запустения и одиночества, если у таких понятий вообще существовал собственный запах, – им было пронизано все вокруг. Печальный металлический, с нотками бетонной пыли, авторский парфюм брошенной человеком земли. Привычный любому егерю, совершавшему вылазки в Заповедник парниковых…

Миновав переулок и открывшийся за ним мертвый проспект, Яна обошла один из своих главных ориентиров – пирамидальное строение, в прошлом служившее то ли банком, то ли торговым центром. Каркас круглой эмблемы на крыше лихо накренился, но все еще держался, позволяя углядеть высокий дом почти с любой точки Циферблата.

Обогнув массивное основание постройки, Погремушка вышла к провалу.

Пусто, безлюдно, свежих звериных следов на бетоне тоже не наблюдается. Оставленные ею нехитрые «сигналки», позволяющие выследить наглеца, решившего воспользоваться ее спуском, тоже на месте: и натянутая от столба леска, и кусок бутылочного стекла под обломком поребрика.

Сбросив рюкзак, девушка принялась раскладывать на вздыбленном тротуаре многослойную самодельную сбрую.

– Что бы послушать? – одними губами спросила она сестру, втискиваясь в корсет из ремней и альпинистских карабинов. Застегнула под бедрами две прочные металлизированные ленты.

– System of a Down, – без промедления откликнулась в ее голове Ленка, словно как раз решала, что посоветовать младшей при спуске. – Aerials, четыре минуты, почти хватит.

– Годится, – мысленно проговорила свое согласие Яна, застегивая упряжь и пинком отправляя с обрыва моток длиннющего сверхтонкого и столь же прочного каната. – Пусть будет Aerials…

Надела рюкзак, перевесила арбалет на живот.

Проверила, надежно ли застегнута набедренная кобура с раритетным наганом, потертым, но вполне боеспособным. Прощупала внутренний карман куртки, где хранился драгоценный носитель с вирусной базой. Еще раз осмотрела крепления троса и цепкость подвижного блока, обеспечивавшего скольжение вниз. Отступила на пару шагов, придирчиво оценивая, не заметна ли конструкция снаружи – ей совсем не хотелось, чтобы заблудший мародер снял тросы с обломков арматуры, отрезав ей путь к возвращению.

Завершив приготовления, Погремушка встала на самом краю пропасти, позволяя ветру трепать короткие волосы. Девушка не особенно рассчитывала на успех экспедиции – необычной, незаурядной, особенной. Но и в поражение заранее верить тоже отказывалась. Хорош тот егерь, что идет вниз, заведомо предполагая провал дела…

Она сделает все, что от нее требуется. Достаточно ли будет ее многолетней подготовки в группировке Баклажанчика, чтобы осуществить задуманное? Время покажет.

Яна глубоко вдохнула, включила портативный проигрыватель, один из беспроводных наушников которого выглядывал из ее левого уха. Выбрала нужную композицию. Едва в черепную коробку ворвались мрачные аккорды старинной мелодии, шагнула за рваный край тротуара, одновременно поворачиваясь к воронке спиной.

Слов англоязычной композиции она не понимала. Но уже в который раз убеждалась, что для восприятия искусства давно канувшей в Лету нации это совершенно необязательное условие. Язык творчества, музыки и богатых интонаций, с которыми пел солист, творил настоящие чудеса. И пусть сюжет песни до сих пор оставался для егеря загадкой, общее настроение музыка передавала, оставляя в душе чувство прекрасной злобной мощи.

В первые пять-шесть раз Яна спускалась, то и дело оборачиваясь, чтобы с замиранием сердца осмотреть открывавшуюся безрадостную картину. Потом приелось, и заново лицезреть дела рук человеческих не возникало никакого желания. Впитывать такие образы – что засохшие плевки отскребать, противно.

Она и без того знала, что сейчас за ее спиной простирается огромная – больше километра в диаметре – воронка, пробившая город до дна. Проносятся калейдоскопом, словно коржи слоеного пирога, сначала автомобильные магистрали, срезанные плазменной бритвой; затем подземные коммуникации; следом – нижние магистрали и гнезда скрытых в земле автомобильных парковок.

Еще глубже лежали линии метрополитена, на срезах похожие на норы гигантских насекомых. Затем резервное метро, бункера и бомбоубежища, трубы, коллекторы и прочая начинка, на которой стоял первый Новосибирск. Еще до того, как разделился на Циферблат и Заповедник, в котором жили странные…

Все это не интересовало Погремушку.

Да, на старых стоянках до сих пор можно найти ржавые машины, в которых еще есть чем поживиться. Если углубиться в тоннели, повезет выйти к нетронутым подземным хранилищам. Но все это – цели мародера, а не егеря. Ее же путь, как и двенадцать раз до этого, лежал в ином направлении…

Даже не оборачиваясь, Яна ощущала на своей шее дыхание сдохшего в агонии прошлого. Прикосновение иного мира – третьего, если считать «стекляшки» и Кольцо самостоятельными вселенными. Хотя нет. Даже не мира – иномирья, изнанки, всепоглощающей пустоты, нетерпимой к людям.

Никто из Голи не возвращался.

Никто не приносил добычу.

Те, кто рисковал чересчур удалиться от подземного царства, залегающего под Заповедником и Циферблатом, гибли на глазах товарищей. Неприятно гибли, кроваво.

Высотомер, закрепленный на левом запястье Погремушки, сообщил, что совсем скоро девушка достигнет цели. Теперь главное – не перестараться и не съехать дальше положенного, где почва и осколки бетона превратились в настоящую трясину, о существовании дна которой знают только неудачники, сорвавшиеся с тросов.

Тяжелая песня, наполненная космической тоской и ожиданием столь же бесконечного триумфа, окончилась. Прекратив спуск, Яна выключила проигрыватель и спрятала наушник в нагрудный карман: теперь любая помеха ее органам чувств может стать фатальной. Это тебе не беспомощно болтаться на канате, надеясь, что летучие мыши мирно спят.

Последние пятнадцать метров скользила в тишине. Только где-то чуть дальше по краю воронки из ломаной трубы тихонечко плескал мутный водопад, теряясь в полумраке.

Яна качнулась, зацепилась рифлеными подошвами за край подземного тоннеля, не раз выводившего ее внутрь. Оттолкнулась, раскачиваясь чуть сильнее, и на следующем рывке дотянулась до металлической пластины, выступавшей из стены. Пластины, уже не первый год носившей отпечатки ее пальцев.