Книга Букет алых роз - Лев Овалов

— Хорошо ученым в Америке, — сказал Евдокимов, — там их деятельность не координируется государственными планами…

По-видимому, мистер Эджвуд немедленно намотал эти слова себе на ус и стал уделять своему новому знакомому еще больше внимания.

Вот с этого-то господина Эджвуда Евдокимов и решил начать поиски исчезнувшего две недели назад из Бад-Висзее Жадова, тем более что в окне квартиры Эджвуда вот уже два дня красовался букет алых роз.

6. Учительница танцев

Евдокимов с трудом уговорил Марину Васильевну Петрову уделить ему часа полтора своего времени.

Петрова была молодая, но уже известная балерина, комсомолка, активная общественница и вообще очень хороший советский человек. С Евдокимовым у нее были приятельские отношения. Но она готовилась выступить в очень ответственной роли и не хотела отвлекаться от работы ни для кого и ни для чего.

— Дмитрий Степанович, голубчик, — молила она его по телефону, — я всегда вам рада, но только не теперь.

— Именно теперь, — настаивал он, в свою очередь. — Не могу обойтись без вашей помощи.

В свое время Марину Васильевну специально познакомили с Евдокимовым, для того чтобы она научила его танцевать.

Он не был любителем танцев и считал, что жить можно и без них, но случилось так, что он не смог бы расследовать одно дело, если бы не умел танцевать… И в соответствии с разыгрываемой ролью он должен был танцевать безукоризненно. Тогда его и познакомили с Петровой.

Ей откровенно объяснили, что одного работника органов государственной безопасности необходимо обучить танцам.

В начале занятий Евдокимов смущался, но Петрова была столь проста, держалась так по-товарищески, что вскоре дело у них пошло на лад, и после нескольких уроков Марина Васильевна сказала, что взяла бы Евдокимова себе в кавалеры на любом публичном балу.

К ней-то Евдокимов и явился.

Раньше, до знакомства с Петровой, он не представлял себе, как изнурителен труд балерины. Того не ешь, другого не пей, гимнастика утром, гимнастика вечером, весь день строго регламентирован, и, наконец, эти монотонные и утомительные упражнения: “И раз-два-три… И раз-два-три…” Нет, не хотел бы он быть балериной!

Деловой вид Марины Васильевны лучше всего свидетельствовал о том, как она занята.

Со сцены она казалась удивительно красивой, а на самом деле у нее были заурядное бледное личико и хрупкая фигурка, только мускулы на ногах были развиты совершенно непропорционально; на ней были белая майка, короткая черная юбочка и тапочки — сразу видно, что Евдокимов оторвал ее от занятий.

— Ну, пойдемте, — сказала Марина Васильевна и повела его в рабочую комнату.

За пианино сидела Рахиль Осиповна Голант — низенькая рыжеволосая женщина с лорнетом в черепаховой оправе, висевшим у нее на шее на черной шелковой тесьме, которым она, во всяком случае на глазах у Евдокимова, никогда не пользовалась.

Она была в своем роде уникум. Когда обижали лично ее, она сразу терялась и всегда готова была обратиться в бегство, но если неприятности грозили Марине, она превращалась в грозную медведицу.

— Из нее вышла бы первоклассная концертантка, если бы не ее застенчивость, — уверяла Марина.

Рахиль Осиповна была постоянной помощницей Марины в ее занятиях.

— Ах, как вы некстати! — бесцеремонно сказала пианистка гостю. — Мариночка только начала вживаться в образ…

— Ну ладно, ладно, — оборвала ее Марина и обратилась к Евдокимову: — Выкладывайте, что у вас. Уж не собираетесь ли вы в силу особых обстоятельств выступить на сцене?

Евдокимов смутился. Марина Васильевна сделала ударение на словах “особые обстоятельства”, потому что во время своих занятий танцами Евдокимов никогда ни о чем ей не рассказывал, неизменно ссылаясь на “особые обстоятельства”.

— Извините, Рахиль Осиповна, — обратился он к пианистке. — Неотложное дело… — Он умоляющими глазами посмотрел на балерину. — Научите меня, пожалуйста, танцевать рок-н-ролл…

— Господи, да на что он вам понадобился?! — воскликнула Марина. — Недоставало только, чтобы я учила вас этому безобразию! Приличный человек не должен выделывать такие телодвижения!

— Но вы его знаете? — спросил Евдокимов.

— Конечно, знаю, — сказала Марина Васильевна. — Знаю и не одобряю.

— Научите меня, — взмолился Евдокимов. — Мне это очень нужно.

— Да зачем вам? — спросила Марина. — Над вами будут смеяться.

— Да неужели вы думаете, что мне так уж хочется плясать этот рок? — сказал Евдокимов. — Чего не сделаешь ради дела…

Марина Васильевна расшвыряла ворох нотных тетрадей, извлекла оттуда какие-то ноты в пестрой обложке и без лишних слов поставила их на пюпитр пианино.

— Изобразите-ка это нам, — сказала она пианистке. — Поэнергичнее!

— Это после Чайковского-то? — укоризненно произнесла Рахиль Осиповна и покорно ударила по клавишам.

Звуки и вправду были какие-то дикие.

— Да вы не смотрите, не смотрите на Рахиль Осиповну! — вскричала балерина. — Смотрите на меня!

Она вывернула ноги коленками внутрь и принялась топать и прыгать, все эти притопывания и подпрыгивания представляли малопривлекательное зрелище.

— Нравится? — спросила Марина, дрыгая ногами.

— Как? Так? — спросил Евдокимов и, в свою очередь, лягнул ногой.

Марина покатилась со смеху.

— Ничего нет смешного, — обиделся Евдокимов. — Были бы вы на моем месте…

— Конечно! — продолжала хохотать Марина. — От хорошей жизни так не запляшешь!

Она схватила его за руки.

— Пошли! — скомандовала она. — Ногу вправо, ногу влево, раз-два… Топайте, топайте! Теперь наклоняйтесь… Ко мне! От меня! Раз-два… Опять топайте!..

— Господи! — пролепетал Евдокимов. — Какой идиот это придумал?!

Марину Васильевну трудно было уговорить, но уж если она начинала заниматься, то умела заставить человека поработать.

— Раз-два! — неутомимо командовала она. — Направо, налево…

Евдокимов топал, прыгал, кланялся и про себя проклинал свою профессию.

— Ну а теперь посмотрите на меня со стороны, — попросил он Марину Васильевну. — Получается или нет?

Он подошел к пианистке.

— Рахиль Осиповна, прошу!

Она повернулась к нему как ужаленная.

— Что-о?

— Я хочу, чтобы Марина Васильевна посмотрела на меня со стороны, — просительно объяснил он. — Всего несколько па!

— Нет, нет и нет, — категорически отказалась пианистка. — Это черт знает что, а не танец! Просто стыдно вытворять такие вещи…

Она обиженно отвернулась от Евдокимова.