Книга Ярмарка в Сокольниках - Фридрих Незнанский

Тов. Серебровскому А. Н.

Генерал-майору госбезопасности тов. Кассарину В. В.

Конституцией и законодательством Прокуратуре СССР предоставлены полномочия по осуществлению высшего надзора за точным и единообразным исполнением законов на всей территории страны, а также расследование всех особо опасных преступлений силами следственного аппарата Прокуратуры СССР с тем, чтобы органы госбезопасности смогли сконцентрировать свои усилия на внешнем фронте.

Исходя из этих требований Политбюро ЦК КПСС и лично Генерального секретаря ЦК КПСС Ю. В. Андропова, данное дело должно быть расследовано моим аппаратом, поскольку, как Вы сами указываете, В. П. Ракитин скорее всего был убит на бытовой почве гражданами СССР, а не иностранцами или западной разведкой. Факт похищения у него портфеля именно с секретными документами ещё не доказан. Однако и это обстоятельство не является основанием для изъятия дела из Прокуратуры СССР. Главное Управление «Т» КГБ СССР может поддерживать контакт со следователем Меркуловым К. Д., которому я поручил расследование вышеуказанного дела. Только в случае выявления причастности к убийству западных спецслужб это дело будет передано Вам.

Генеральный Прокурор Союза ССР

Действительный государственный советник юстиции А. Рекунков

1

18 ноября 1982 года

У нас а квартире испортилась уборная. Засорилась то есть. Извините за выражение, дерьмо переливается через край унитаза, когда наверху, на четвёртом этаже спускают воду. В квартире напряжёнка. Бабки уверены, что унитаз должен чинить я как единственный мужчина в активе. Другой представитель сильного пола ужасающе храпит в угловой комнате после очередного запоя. Я стараюсь, как могу, — звоню уже час в домоуправление, но все сантехники на сегодня вымерли.

В перерывах между звонками пытаюсь читать «Известия». Глубокие соболезнования. Это по случаю смерти Брежнева… Беседа Андропова с Кастро… Растёт производство товаров… Интервью с Ярузельским… Успешные операции повстанческих сил в южных районах Гватемалы… Мрачная статистика или прямая связь — это уже по нашей линии: «Повышение безработицы в США на один процент вызывает дополнительно 318 убийств, утверждают американские социологи». Наши газеты треплются только про разные там штаты и австралии. На совещании говорили, что цифра умышленных убийств за прошлый год подскочила к шестнадцати тысячам, а самоубийств — к тридцати пяти! Но про это, ёжкин конь, ни одной строчки. Как будто у нас преступлений-то и вовсе нет!

Я положил газету на кухонный стол, мы её выписываем всей квартирой в складчину. Следовательно, порядок такой: прочитал — передай другому.

Неожиданно в квартиру вваливается что-то вроде комиссии, шествие замыкает дядя Гриша — туалетный работник, как он сам себя величает. Во главе комиссии — красноносая баба из ЖЭКа. Она сразу же приказывает всем стоять по стойке «смирно» и начинает форменный допрос. Тема — что и когда мы бросали в унитаз. При этом она выразительно взглядывает на меня чаще, чем на других, хотя к засорению я не имею ни малейшего отношения — меня сутки не было дома.

Бабки-соседки встали в кружочек, сложив полные ручки под грудями, и выдают различные версии. Я в конце концов разозлился и заорал на красноносую, что, мол, искать виновных можно потом, а то говно сейчас протечёт на второй этаж.

— Выбирайте выражения, молодой человек, а ещё следователь! — завизжала баба. Я ей пояснил, что называю вещи своими именами. Оказалось, это называется фекальными водами. Век живи, век учись…

В это время со второго этажа все-таки привалили жильцы: фекальные воды начали капать на их газовые плиты.

Под общий шум мне удалось ретироваться в свою комнатёнку. Что говорить, мои жилищные условия оставляют желать лучшего. Но я люблю Старый Арбат и мирюсь с переизбытком неудобств и соседей. Старушки-соседки томятся в ожидании переселения в рай, а я — в новый дом. Но обе наши очереди что-то безнадёжно затянулись.

Конечно, мне неплохо жилось на Ленинском проспекте. Но два года назад моя мамочка вышла замуж за деловаря Сатина, директора какого-то торгового треста, и они тут же выпроводили меня из дома, организовав каким-то хитрым путём вот эту келью, тёмную и неказистую, напоминающую то ли товарный вагон, то ли камеру в Пресненской пересыльной тюрьме.

Делать было совершенно нечего. То есть можно было заняться чем угодно — пойти в кино, позвонить какой-нибудь знакомой девчонке… Не хотелось. Я сел на диван и уставился на розовую стену. На душе было одиноко. Последнее время чувство одиночества все чаще посещает меня. Это в двадцать пять! Дело не в квартире. Не думаю, что я был бы счастлив, ну, скажем, в роскошном особняке в «Заветах Ильича», где живут члены Политбюро. Даже на улицах Москвы я ощущаю своё одиночество. Пожалуй, один человек — одна женщина — мог бы сделать меня счастливее. Но это уже из области фантастики…

Очень хотелось есть. Но есть тоже было нечего. В кухне все ещё шла унитазная баталия. Пойти что ли в какое-нибудь арбатское кафешко, съесть омлет с сыром и выпить кофе по-турецки? Я надел синий блейзер и даже повязал галстук. С брюками у меня было хуже, но ничего — джинсы тоже сойдут. Зазвонил телефон. Не думаю, что это мне — кто будет звонить служивому человеку в будний день?

— Алекс, вам телефонируют! — застучала костяшками в дверь Полина Васильевна, воспитанница давно ушедшего в небытие пансиона благородных девиц.

Звонил Меркулов. Ему, видите ли, показалось, что мне хочется приехать в прокуратуру, причём немедленно. Вот тебе и кофе по-турецки, товарищ Турецкий.

Под пронизывающим юго-восточным ветром и моросящим дождём, смешанным со снегом, я шёл к новой станции метро «Арбатская» и, наперекор стихии, ощущал себя бодрым и сильным. Чувство одиночества отступало на задний план, дух поиска захватывал передовые позиции.

* * *

В вестибюле прокуратуры я стряхнул с себя капельки дождя, вдохнул аппетитный запах жареных пирожков, исходящий из столовой, расположенной в полуподвале. Устоять было невозможно — я быстро спустился в столовую, купил два пирожка: один — с капустой — проглотил тут же, не отходя от кассы, другой — с мясом — дожевал, пока поднимался по лестнице на третий этаж. Тронул ручку дверей кабинета Меркулова.

— Полковник, не стройте из себя целку! — донёсся из-за двери чей-то разъярённый голос.

Ну что ж, вполне интригующее начало. Я нерешительно шагнул в кабинет. По кабинету, словно цапля по берегу озера, выхаживал полковник госбезопасности. На диване, развалившись, сидел плотный генерал с эмблемой внутренних войск в петлицах шинели. Это его голос звучал негодованием в верхнем регистре. Меркулов неопределённо махнул мне рукой — мол, располагайся, где сможешь. Сказав «здрасте», я уселся на подоконнике. Генерал глянул на меня, как на мебель, и продолжал орать:

— Как это вам ничего не известно о решении вашего начальства перекрыть доступ на ярмарку, вашу мать? Мои дзержинцы действовали правильно, согласно инструкции!