Книга Это твоя жизнь - Джон О'Фаррелл

— А брат тебе что подарил, Джимми? — спросила Нэнси.

— Да знаешь, мы уже друг другу больше не делаем подарков… Разве что дети что-то подарят… — дипломатично ответил я.

— Этот год — исключение, — озорно вставил брат, вытаскивая из-под стула старую обувную коробку. — Впрочем, это не совсем от меня, — продолжил он. — Это от тебя.

От меня? Что он несет? И тогда Норман бережно извлек из коробки толстую пачку старых писем, обвязанных линялой лентой, и вручил мне. Пока я озадаченно таращился на стопку писем у себя на коленях, за столом царило молчание. Все конверты были адресованы мне — но моим собственным почерком. По крайней мере, ранней разновидностью моего почерка — нарочито взрослым и чрезмерно усердным, с петельками и росчерками. Страницы внутри конвертов были отпечатаны на старомодной пишущей машинке. И тут я вспомнил. Это были письма от меня мне самому, написанные более двадцати лет назад.

Сканируя первую эпистолу, я смутно припомнил, как в ранней юности, особо скучными летними каникулами, я не просто спланировал свою будущую жизнь, но и написал письма себе, взрослому, расставив вехи на жизненном пути. Многие подростки тайно ведут дневники, записывая сделанное. Я записал все, что предстояло сделать. И вовсе не потому, что повзрослел раньше других, просто я заранее написал автобиографию. Письма, вперемешку с эпическими фантазиями подростка, предостерегали меня от ряда несносных привычек, которыми обзаводятся взрослые. Кое-каких ошибок мне удалось избежать: например, не потратить тысячи фунтов на сооружение оранжереи. Но это, возможно, потому, что у меня нет сада, где бы ее можно было соорудить. И я не гонял детей в церковь по выходным, но это, наверное, потому, что у меня нет детей.

— А что это? А это о чем? — спросил Дэйв.

— Да так, старые письма, — уклончиво ответил я и только тут заметил, что все в полном молчании смотрят, как я читаю, и ждут объяснений.

— Я нашел их в ящике с нашим барахлом, которое мама выгребла с чердака, — пояснил брат. — Похоже, не заведя достойного друга по переписке, Джимми послал целую кучу писем себе самому, а потом спрятал их, чтобы прочитать, когда вырастет.

Гости заинтересованно загалдели.

— Хорошо еще, что ты их не почтой отправил, — сказал Дэйв, — а то до сих пор шли бы.

— Ты, конечно же, кое-что прочел? — спросил я с беспокойством.

— Обижаешь. Я все прочел.

— Ну почитай немножко! Почитай! — потребовала Нэнси.

— Будем считать, что теперь они вернулись к законному владельцу. — Я спрятал письма в старую коробку из-под ботинок и демонстративно закрыл крышку. — А если вы думаете, что я намерен выставлять себя на посмешище, то можете отдыхать.

Послышались мольбы и стоны, но я был непреклонен.

— Я и не сомневался, что ты так ответишь, поэтому подготовил тезисы, чтобы развлечься в этот вечер! — Николас вытащил из кармана куртки сложенные листы и под громкий шум одобрения надел очки.

— Чи-тай! Чи-тай! — скандировала пьяная толпа, и он царственным жестом велел ей заткнуться.

— «Дорогой Джеймс!» — начал Николас с ухмылкой.

— Джеймс? — перебил Дэйв. — Класс!

— «Для мультимиллионера очень важно не забывать о тех, кому повезло меньше тебя…»

Фраза вызвала презрительный рев. Николас повторно зачитал первое предложение, а я безуспешно попытался изобразить доброго малого, который рад принять на себя удар.

— «Пускай ты и богат, не следует поддаваться искушению и тратить деньги на „роллс-ройсы“ или „феррари“».

— Браво, Джимми, ты остался верен своим принципам! — прокричал Дэйв. — А тут есть предсказание, что у тебя будет «ниссан-санни» с вешалкой вместо антенны?

— Да-да, здесь все есть, — продолжил Николас, сдерживая смех. — «Вместо этого купи себе приличный, но скромный автомобиль, вроде „остина“, как у дяди Кеннета, например, а потом просто отдай деньги — не все, разумеется, а часть, скажем тысячу фунтов, — тщательно все взвесив, благотворительной организации, которая не слишком много тратит на административные расходы».

Почему-то именно последняя деталь вызвала очередной мощный взрыв смеха. Нормана так били конвульсии, что он свалился с табурета, я же просто улыбался и кивал, изображая терпеливое осуждение своей подростковой глупости. На секунду я понадеялся, что пьяная выходка Нормана отвлечет от меня внимание, но эта шайка гиен уже выбрала себе жертву и визжала и выла, требуя свежей крови.

— «Впрочем, возможно, все же неплохо тонировать стекла твоего „остина“, чтобы тебя не узнавали постоянно на улице, когда ты ездишь по своим делам, и чтобы тебе не докучали поклонники».

Смех уже вышел из-под контроля и превратился в бешеную истерию.

— «Нельзя презирать простых незнаменитых людей только за то, что их жизнь кажется такой скучной и неинтересной. Многие из них, особенно ветераны и другие, делают добрые и важные дела, и хотя, на твой взгляд, они — серость, но если бы все они не были самыми обычными, то ты бы не мог быть особенным».

— Джимми, ну что за несчастный вид? — сказала Нэнси. — Ты же теперь совсем другой.

— В смысле, не миллионер и не звезда? — вставил Николас. — Еще бы!

И тут меня сразила ужасная мысль. Смущало не то, что я написал, а очевидная и огромная пропасть между тем, чем я надеялся стать, и тем, чем стал, — вот что меня так унижало! В письмах был воображаемый сценарий моего появления в программе «Это твоя жизнь». Сейчас эти прогнозы можно было назвать иначе. «Это не твоя жизнь».

Чтение продолжалось, но я уже не слушал, просто наблюдал, как друзья и родные вокруг меня кричали и барабанили по столу, пьяно требуя читать дальше и дальше. Все так же притворно веселясь, я сумел-таки выхватить у Николаса оставшиеся письма и быстро убрал их в коробку. Возможно, Кэрол по моему выражению лица увидела, что ее муж зашел слишком далеко, и довольно запоздало попыталась прийти мне на выручку:

— Как знать, может, ты прославишься уже через год. Он же работает над сценарием, правда, Джимми?

— В самом деле? — обрадовалась Нэнси. — О чем?

— Ну, пока еще рановато, лучше я не буду рассказывать.

— Чего уж там, Джимми, уж нам-то можно сказать, — взмолился Норман.

— Вы только издеваться будете.

— Не будем, валяй, о чем сценарий?

— М-м-м, не-a, да и неохота, чтобы кто-нибудь спер мою идею.

— Мы никому не скажем, честное слово, — прошептала Нэнси.

— Ты должен практиковаться и рассказывать свои сюжеты, Джимми. Подать идею — один из базовых навыков сценариста, — сказал брат.

Николас был прав, и теперь, когда меня выставили таким неудачником, я отчаянно жаждал сделать все что угодно, дабы восстановить свою честь. Вот он, хрустальный башмачок, — когда они все увидят, что он мне впору, настанет мой черед смеяться.