Книга Штык-молодец. Суворов против Вашингтона - Александр Больных

Неожиданно худое лицо Мертенса исказила кривая гримаса.

– Ваша милость может не беспокоиться. Я помню его сиятельство графа Шувалова, его благостное отношение ко всем лицам причастным. Так же помню Никиту Акинфича, сей перстень мне вручившего, и потому вы можете говорить со всей откровенностью.

– Ну, хорошо, – барон немного помедлил и продолжил: – Насколько у вас скорая связь с Никитой Акинфичем?

– Если расстараться, то в три недели посыльный доберется, но это в самых крайних случаях. Сами понимаете, ваша милость, каковы расстояния.

– Понимаю, понимаю… – кивнул барон. – Но только нужно срочно донести до сведения Никиты Акинфича, что надлежит наладить производство ружей, клейменных знаками льежеских фабрик – и никак иначе. Я договорился о продаже большой партии, но токмо именно льежеских. Мы не должны показывать умение русских мастеров в сих краях. Коммерческая тайна должна быть хранима пуще государственной. Но! Никита Акинфич, как всегда, не должен поставлять ружья лучше тех, что идут на вооружение полков российских. Не след всяким там европейцам знать, на что способна армия императорская. Придет день – узнают на поле боя, а до той поры следует хранить тайну сугубую.

– Простите, ваша милость, я не очень понимаю, – извинился Мертенс. – Я человек маленький, в дела оружейные не вхож. Извольте пояснить вашу мысль.

– Все просто, – недовольно поморщился барон. – Самое простое: не следует в европы продавать ружья с железным шомполом. Вещь как бы маленькая, но большие последствия имеет. Ну и если ружья на продажу будут изготовлены хорошо, но не с сугубым бережением, тоже никто не спросит. Здесь в европах все привыкли обманывать всех, потому не станут особо взыскивать. Однако ж сие не значит, что следует заведомый хлам поставлять. Передайте Никите Акинфичу, что предварительная договоренность имеется на шестьдесят тысяч ружей по цене более двух гиней за штуку.

– Не может быть! – ахнул Мертенс.

– Я попытаюсь выжать из американцев больше, но это известные скупердяи. Причем плата будет произведена золотом, а не каким-то там испанскими долларами, это я твердо обещаю. Деньги проведем, как обычно, через веницейский и стокгольмский банки так, чтобы комар носа не подточил. Ну, и ежели Никита Акинфич восхочет, то мы постараемся его ружья продать не только за океан, но и здесь, в старушке Европе, – барон зло скривился. – Заелись они тут давненько, привыкли к тому, что льежеский да вулвичский арсеналы превыше остальных, а того не ведают, что сии заведения уже который год на месте топчутся. Токмо российские ружья стараниями Демидовых да Ломоносовых давно вперед ушли, и не старым европам с ними равняться.

Глава 3

Да, уважаемый читатель, как вы легко догадались, это снова наш герой, только теперь повзрослевший и заматеревший. Уже ни у кого не повернется язык назвать его Петенькой. Полковник и кавалер граф Петр Александрович Валов-Мариенбургский – это совсем иная статья. И пусть за эти годы он не слишком продвинулся в чинах, зато получил титул и удостоен внимания императрицы, хотя это самое внимание ему не слишком льстило. Он полагал, что для заместителя начальника Тайной экспедиции таковое внимание совсем необязательно. Женат счастливо, имеет сына Петрушу и дочь Анечку, его жена Дарья Михайловна в нем души не чает, равно как в детях, да и сам граф Петр не может нарадоваться на свою семью. Князь Шаховской, зять его, узнав, что Петенька оказался сыном графа Шувалова, окончательно его полюбил, особливо же после преславных деяний в Польше, которые принесли ему графский титул. Конечно, старый князь иногда морщился при упоминании Тайной канцелярии, ныне переименованной, однако ж назидательно заявлял, что России любая служба потребна. Тем более что за победную баталию на высотах Зееловских и пленение короля Фридриха Прусского его зять был удостоен новоучрежденного ордена святого Георгия Победоносца, то есть доказал свою отвагу на поле ратном, что князь ценил превыше всего. Успел Петр отличиться и в деле под Ланцкороной, заслужив благодарность Суворова, то есть служба тайная никак не мешала ратным подвигам, которые князь ценил превыше всего. Тем более летают слухи, будто вот-вот в воздание трудов усердных и мужества оным споспешествовавшего граф вот-вот получит генеральские эполеты. Если же вспомнить, что имеет граф Петр долю в прибылях уральского заводчика Никиты Акинфича Демидова, с коим его связывают отношения совсем приятельские, то становится понятным, что таких зятьев поискать надо.

* * *

Граф Петр откинулся на спинку кресла и отхлебнул горячего кофею. Кофей в Париже продают просто превосходный, дороговато, правда, да как себя не побаловать такой малостью? Приятно сидеть у жаркого камина с чашечкой в руке, да вспоминать дела былые. Не то чтобы он часто предавался воспоминаниям, как старик, просто уж очень славные дела были в Польше, где он вместе с генералом Суворовым воевал. Все-таки, что бы ни говорили, но дела военные и громкие не в пример больше удовольствия приносят, чем тайные разыскные, пусть даже от этих тихих дел эхо по всей Европе прокатывается.

Все началось с приватного разговора с графом Александром Ивановичем Шуваловым. Он по нездоровью уже готовился отходить от дел, но намеревался ознаменовать это событие еще одним славным деянием. Конечно, конференция Потсдамская и ликвидация хищного королевства Прусского останутся навсегда в истории Российской империи, но имена со временем тускнеют. К тому же оставалась некая незавершенность в результатах войны. Россия получила две новые провинции – Восточную Пруссию и Восточную Померанию, однако ж они были отделены от исконных русских земель польскими территориями. Да и с Восточной Пруссией не все ладно обстояло, уж очень неловко принадлежащая полякам Вармия располагалась, прямо в центре новой губернии. Терпеть такое долго было совершенно неможно, вот Александр Иванович и придумал план, достойный самого Макиавелли. Граф Петр даже зажмурился от удовольствия, вспоминая. Хотя дело для него самого было куда как рискованное.

Первый шаг сделали сразу после Потсдамской конференции. Как уже говорилось, сын короля Августа Карл-Христиан, который владел герцогством Курляндским, относился к русским крайне неприязненно и чинил многие обиды русским войскам: мешал переходам в Пруссию, отказывался поставлять провиант. Он едва ли не выступил на стороне Фридриха, но после побед русских вовремя одумался. Однако императрица Елизавета ничего не забыла и ничего не простила. Граф Александр Иванович отправил Петеньку (тогда еще Петеньку!) в Курляндию тайно. Пришлось ему немало потрудиться, чтобы сподвигнуть трусливых курляндских баронов подписать нужную петицию. Три месяца подполковник мотался как проклятый вместе с неизменными Иваном да Василием под хмурым прибалтийским небом по сырым дорогам. Где улещивал, где упрашивал, а где и подкупать пришлось – тьфу! Слякоть, а не дворянство, только трусость и жадность, такая же слякоть, как болота курляндские. Однако ж по истечении времени Петенька привез в Петербург слезную петицию, в коей дворяне просили государыню-императрицу оказать им милость и вернуть на престол Курляндский отправленного в ссылку герцога Бирона.

И все бы хорошо, но тут внезапно императрица Елизавета отошла в лучший мир, и началась некая замятня. Кому престол наследовать? Слухи поползли разные, кто-то даже Иоанна Антоновича помянул, но гвардия все это пресекла железной рукой, и на российский трон взошла государыня Екатерина Вторая. После небольшого промедления оная петиция была повергнута к монаршим стопам, и государыня милостиво согласилась удовлетворить всенижайшее прошение дворянства и вернуть в Курляндию герцога Бирона. Карл-Христиан попытался было протестовать, однако губернатор Восточной Пруссии Василий Иванович Суворов отправил в Курляндию приличный деташемент, дабы защитить от притеснений баронов, жаждущих российского покровительства, и герцог все понял. Он поспешно отъехал в Лейпциг к своему отцу.