Книга Мето. Остров - Ив Греве

— Спасибо, вы настоящие братья.

— Должны же мы тебе чем-то отплатить, — хмуро отвечает Октавий. — Мы были все заодно, а ополчились они только на вас двоих.

— Спасибо, но не волнуйтесь, все уладится.

Я чувствую, что Клавдий хочет мне что-то сказать, и спрашиваю:

— Клавдий, можно подойти к тебе на пять минут?

— Да хоть на всю ночь! Я так взвинчен, что мне все равно не заснуть.

Я забираюсь в его нишу. Мы садимся поглубже, свесив ноги в пустоту. Хотя голос его и мягок, я слышу в нем гневные нотки:

— Они хотят представить нас простодушными, доверчивыми малышами, которыми легко манипулировать и которые по недомыслию совершили ужасную глупость. Мне их тон не нравится. Мы же поступили как взрослые и сами решили свою судьбу. А сегодня нас унизили, будто мы желторотые птенцы, выпавшие из гнезда, над которыми может издеваться какой-нибудь Цезарь.

— Да, ты прав. Но со временем они оценят нас по достоинству. Сейчас они нам не доверяют. Но мы скоро докажем, что они ошибаются, что мы не врем и хотим, чтобы все были счастливы.

— Как считаешь, мы не совершили ошибки?

— Если ты о Ромуле, то, думаю, мы поступили правильно, доверившись ему.

— Но он же собственными руками убил Нумерия!

— Сначала я не слишком этому верил, но потом нашел объяснение столь дикому поступку.

— Какое же?

— Он знал, что Нумерий приговорен к смерти, чтоб другим неповадно было. Совершив это преступление, он мог, не вызывая подозрений, передать нам список тех, кто должен бежать во что бы то ни стало. Он думал, что принести в жертву одного парня и спасти этим пятьдесят — вполне оправданный шаг.

— Ну а ты на его месте поступил бы так же?

— Нет, Клавдий. Но я был бы не прав.

Утром мы ждем объявления приговора. В руках у вождя Каабна листок бумаги, сложенный вдвое. Каабн встает:

— Братья мои, в целях всеобщей безопасности я зачитаю заключение суда безотлагательно.

Голос его становится торжественным. Он разворачивает листок, но произносит речь, не заглядывая в него, по памяти:

— Первый Круг принял решение голосовать за помилование этих малышей, которые поддались на уловки Юпитера и его приспешников. Их научили повиноваться, а не размышлять, и они не поняли, что им подстроили ловушку. Мы не усмотрели в их словах намерения нанести нам вред или предать своих братьев. С сегодняшнего дня они снова свободны в своих перемещениях, но в целях безопасности они в течение года будут находиться под строгим наблюдением. После этого, если они покажут себя достойными, им предстоит пройти инициацию. Но кровь наших братьев взывает к покаянию! На колени, Клавдий!

Клавдий опускается на колени и говорит отчетливо и спокойно:

— Я от всего сердца прошу простить меня за то, что стал невольной причиной смерти ваших братьев, Нумерия и других. Желая спасти слуг, я лишь ускорил их гибель. Да простят меня и живые, которые оплакивают своих друзей, и мертвые!

Он поднимается и поворачивается ко мне. Я жду команды.

— На колени, Мето!

— Я искренне прошу простить меня за то, что по моей вине погибли ваши братья, которые пришли нам на помощь, я сожалею о гибели невинных детей и слуг, которых мы вовлекли в это страшное испытание.

Один толстенный бородач поднимает руку:

— Мето должен еще просить прощения за то, что доверился этому псу Ромулу!

— Да, — ревет другой, — он должен отречься от паршивого пса Ромула!

Я знаю, что должен идти до конца, и продолжаю:

— Я отрекаюсь от Ромула, и…

— От этого пса Ромула! Повтори!

Голос, идущий у меня из горла, кажется мне чужим. Он дрожит, но звучит неестественно громко:

— Я отрекаюсь от этого пса Ромула и жалею, что доверился ему.

Это они и хотели услышать. У нас не было выбора. Мы хотим как можно скорее получить право начать новую жизнь.

Вечером наступает моя очередь мучиться бессонницей и бормотать себе под нос. Я без конца прокручиваю в голове сцену суда и повторяю слова, которые произнес бы, если бы был смелее: «Юпитер и его сын не одно и то же! Ромул противостоит отцу, иначе почему он осужден торчать все эти годы при холодильнике?»

Марк спускается со своей верхотуры и трогает меня за плечо:

— Хватит, Мето. Пора подумать о другом. Завтра ты пойдешь с нами на берег. Твои ноги погрузятся в воду и песок. Работа там тяжелая, но мы дышим живым морским воздухом.

Итак, я приступаю к обучению. Нас, двенадцать уцелевших малышей, направляют на работы в различные группы общины, чтобы мы постепенно ознакомились с ее устройством. Мне объясняют, что начинать положено с группы самого низшего уровня, с побережников. Как я уже понял, здешнее общество имеет строгую иерархию.

— Берег — место для слабаков, недоумков, калек и неполноценных, ну в общем для тех, кто отказался от борьбы, — объясняет Неохамел, взявший меня под свою опеку, хоть я его и недолюбливаю. — Они находятся вдали от границ и мест возможных столкновений с людьми из Дома. В жизни побережников нет риска.

Мои приятели успели хорошо познакомиться с этим народом: за то время, пока мы здесь, их чаще всего направляли как раз на прибрежные работы. Они знают, что это нелегкий труд: вытаскивать сети, расставленные во время отлива, или до заката подбирать обломки деревьев и бревен. Многие побережники — калеки, и под лохмотьями у них видны шрамы и язвы. Кто-то из них хромает и не может бегать. Это сплошь одиночки и молчуны, смирившиеся со своей долей. Мои приятели поначалу думали, что эти люди неразговорчивы из-за запрета, наложенного до нашего суда. Ни дружеского жеста, ни улыбки. Мои первые шаги на свободе неуверенны: я не скоро привыкаю к яркому свету и ветру. Пытаюсь заговорить с идущим передо мной человеком — возможно, он у них старший:

— Привет, я Мето.

Он даже головы не поворачивает. Но я не сдаюсь:

— А тебя как зовут?

— Зачем ты спрашиваешь? Мое имя тебе ни о чем не скажет.

Поскольку я следую за ним по пятам, он продолжает:

— Меня зовут Колченогим. Ну и что дальше?

— Почему ты решил присоединиться к Рваным Ушам?

— Ты и впрямь еще малыш! Но когда-нибудь ты поймешь, что в жизни никто ничего не решает сам, это жизнь решает за тебя.

— Что это значит?

Утомленный столь долгой беседой, он тяжко вздыхает, давая понять, что болтать со мной для него большой труд и что я должен удовлетвориться кратким объяснением:

— Это значит, что я рожден для услужения другим: малышам в Доме, солдатам в лагерях, космачам на побережье… Кому-то же нужно выполнять черную работу.