Книга Возлюбленная террора - Татьяна Юрьевна Кравченко

— Я не лгу! Вы не смеете меня оскорблять! Вы… — голос ее зазвенел и сорвался.

— Молчать! — Начальница стукнула карандашом по столу. — Что вы себе позволяете!

— Но я действительно ни в чем не виновата! — Марусе удалось овладеть собой и говорить почти спокойно. — На перемене я никуда не отлучалась. Все ученицы могут это подтвердить.

— Значит, она сделала это на предыдущей перемене! — ехидно заметила классная дама.

— На предыдущей перемене наш класс задержала мадам Глисская.

— У вас, Спиридонова, на все есть оправдания! — Начальница смотрела по-прежнему холодно, но в голосе ее явственно слышались нотки сомнения. — Придется вызвать вашего отца. Мне жаль его. Иметь такую дочь, как вы, — большое горе для родительского сердца.

Маруся уже совсем пришла в себя.

— Я не виновата, — ровно сказала она. — Я сегодня не поднималась в умывальню, и это могут подтвердить многие в классе. Вы можете опросить девочек.

В кабинете установилось непродолжительное молчание. Начальница в первый раз за время разговора посмотрела в сторону Двухвостки, потом кивнула:

— Ладно, Спиридонова, идите пока в класс. Но помните — следствие еще не закончено.

Маруся, кипя от негодования, развернулась и вышла.

На перемене вся гимназия обсуждала случившееся. Сама Маруся, объяснив причину вызова, говорить на эту тему отказалась.

По дороге из гимназии Машу Гольден нагнали Люба Исаева и Наташа Денисова.

— Ну, что ты думаешь о сегодняшнем случае? — Наташа от возмущения тряхнула головой так энергично, что даже платок сбился. — Чуть что — сразу Спиридонова!

Маша пожала плечами:

— Я, конечно, ничего не хочу сказать… Но…

— Что «но»? — с вызывом спросила Наташа. — Что «но»?

— А ты уверена, что она действительно этого не делала? — Маша поджала губы. — Эта Спиридонова совершенно несдержанная особа.

— Да как ты могла подумать… — Наташа остановилась. — Зачем бы Маруся стала открывать в умывальной кран?

Маша еще раз пожала плечами:

— Не знаю. Я же говорю — совершенно несдержанная особа.

— Но, Маша, — робко вмешалась в спор Люба Исаева, тихая и религиозная девочка. — Может быть, и могла… Но ведь Маруся сказала, что этого не делала. А Маруся никогда не говорит неправды.

Маша усомнилась:

— Так уж и никогда?

— Никогда, — негромко, но твердо сказала Люба.

БОЛЬШИЕ НЕПРИЯТНОСТИ ИЗ-ЗА МАЛЕНЬКОЙ КНИЖКИ

После рождественских каникул первое занятие образовательного кружка Маруси Спиридоновой было назначено на пятницу. Обсуждали статью Герцена «О развитии революционных идей в России». Доклад делала, разумеется, Маруся — у нее был к этому вкус, она любила читать и рассказывать.

Кроме Маруси Спиридоновой, в роли докладчика иногда выступала ее сестра Юля, — Люду эти собрания совершенно не интересовали, она терпеть не могла всякую нелегальщину. Время от времени доклады делали Наташа Денисова и Саша Делицын — ученик последнего класса тамбовской мужской гимназии. Он и его Товарищ Коля Васильев были постоянными слушателями кружка. Саша, красивый семнадцатилетний юноша, темноглазый и светловолосый, очень нравился Ванде Колендо, которая тоже не пропускала ни одного занятия. Повзрослев, Ванда превратилась в настоящую красавицу. Высокая, стройная, с удлиненным нежным лицом, обрамленным каштановыми локонами, и яркими, чуть раскосыми зелеными глазами, она уже успела разбить не одно мужское сердце. Правда, Ванда приходила сюда отнюдь не потому, что интересовалась литературой. Ей хотелось настоящей жизни, бурной и яркой, а в сонном провинциальном Тамбове чтение запрещенных книг превращалось в самое увлекательное из возможных приключений. Тайна, объединявшая всех членов их образовательного кружка, крайне импонировала натуре Ванды.

В кружок еще входили сестры Гармиза, Аня и Роза. Правда, с начала года Розе не удалось еще ни разу прийти к Спиридоновым — мышечная астения, которой она страдала чуть ли не с семи лет, начала быстро прогрессировать, и ей пришлось оставить вообще всякие занятия.

Самым юным членом кружка был Аркаша Сперанский, худенький бледный гимназист четырнадцати лет, смешливый и застенчивый. Он обычно тихонько садился в уголок и слушал, изредка вставляя реплики и задавая вопросы. Но реплики его всегда были точны, а вопросы уместны.

— «Ужасный, скорбный удел уготован у нас всякому, кто осмелится поднять свою голову выше уровня, начертанного императорским скипетром; будь то поэт, гражданин, мыслитель — всех их толкает в могилу неумолимый рок. История нашей литературы — это или мартиролог, или реестр каторги. Погибают даже те, кого пощадило правительство, — едва успев расцвести, они спешат расстаться с жизнью…»

Этой выразительной цитатой Маруся закончила чтение, подняла глаза от тетрадки и обвела взглядом слушателей, ожидая возражении или дополнений. Возникла небольшая пауза.

— Я думаю… — начал было со своего места Саша Делицын, но то, что он думал, так никто и не узнал.

Хлопнула входная дверь, в передней послышались громкие голоса Потом заскрипела лестница, ведущая на антресоли, и через секунду в комнату вошла Женя Спиридонова — Евгения Александровна, как ее обычно называли Марусины и Юлины подруги, ведь Женя была намного старше, — и с ней незнакомый студент.

— Ну вот, как я и предполагала, мы застанем всех сразу, — весело сказала Женя. — Вот тебе, Володя, племя младое, незнакомое. Жаль, к докладу опоздали. Ведь опоздали?

— Опоздали, — подтвердила Юля. Она одна не растерялась, остальные ничего не могли понять и недоуменно переглядывались.

Студент же смотрел на всех присутствующих с веселым любопытством. Лицо у него было выразительное, хотя и некрасивое: широкоскулое, с небольшими прищуренными глазами и насмешливым ртом. От его высокой массивной фигуры в комнате сразу стало тесно. Марусе почему-то пришло на ум странное сравнение — молодой медведь, вылезший весной в первый раз из берлоги, с таким же доброжелательным любопытством осматривает мир. «Где-то я его уже определенно видела, — подумала она. — Только вот не припомню, где и когда».

— Хочу представить вам студента Московского университета Владимира Вольского, — отрекомендовала гостя Женя. — Впрочем, наверное, большинство с ним и так уже знакомо.

«Ах, Вольский! Ну