Книга Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

— Мой возлюбленный, мой дражайший милорд…

Ее слова ласкали мой слух. Нас ожидало ложе, застеленное тончайшим бельем, меховыми покрывалами и подушками из лебяжьего пуха. Все это Анна устроила с помощью слуг, так же как делал когда-то и я в страстном предвкушении минуты, когда она появится в моих покоях.

Слова, руки, голос — всеми средствами она добивалась моего внимания. Ее притязания становились все более страстными. Теперь, когда дух мой укрепился и я обрел внутреннюю свободу, ничто не мешало мне оценить, как изысканна Анна в мелочах. С утонченным изяществом она снимала одежды и так ловко отбрасывала их в сторону, что они складывались в живописном беспорядке. Ее драматические способности превратили скромную келью в чертог чувственности; сладострастие подпитывало фантазию Анны, и она позаботилась о том, чтобы свет, играя на переливчатых опаловых занавесах, наполнял их живительным волнением и пульсацией. Я заметил ее старания и в иное время отдал бы им должное, но сейчас они вызывали одно неприятие. Это подтверждало, что время иссушило мои чувства.

Неужели все кончилось? Вот он, вечный вопрос! Я вступаю в воду, и поверхность пруда кажется обманчиво спокойной и чистой. Можно выбраться обратно на берег, так и не рискнув окунуться в манящую прохладу. Что произойдет, если я возлягу с Анной на любовное ложе? Посмею ли я выяснить это? Можно ли заранее предсказать свои ощущения?

Не сопротивляясь, я позволил ей увлечь меня. Да, я решился испытать себя, ибо если вновь пробудятся старые чувства, то я вернусь в прошлое. Оно так или иначе принадлежало мне. Мне нужно познать самого себя.

Я мог бы заявить, что только изысканная отрава опийных испарений заставила меня броситься в этот омут; что лишь благодаря дурману я скинул одежду и предался наслаждению. Но это не было бы правдой. Так поступил я по своей воле — Генрих любил давно знакомую ему Анну в надежде обрести себя прежнего, забыть вчерашний день с его подозрениями, разоблачениями, домыслами… Страсть освежает и восстанавливает силы, и я, обнимая Анну, становился моложе, сильнее, радостнее.

Наши тела слились воедино под темным пологом. Но то было всего лишь совокупление, не отягченное чувственной магией. Я отмечал самые незначительные подробности, малейшее трение наших соприкасающихся тел. А телесная сущность имеет мало власти. Руки, лицо, лоно Анны не вызывали у меня возвышенных ассоциаций. Она утратила потрясающую бездонную глубину, мучительное загадочное великолепие, коими я сам наделил ее, — суть порождения моих собственных желаний и страстей.

Я отстранился. Завершение оказалось плачевнее, чем мне хотелось. Познав новые ощущения, я уничтожил былое счастье. Оглядываясь назад, я понимаю, что все прошло как обычно, только раньше я не видел в нашей близости прозаичной обыденности. Печать с ларца неоскверненных воспоминаний была сорвана; но вместо того чтобы дать прошлому воскреснуть, я убил его.

Сейчас я перечел последние записи. Слова, только и всего: «оглядываясь назад»… «воскрешения»… «порождения»… Единственная написанная мной правда заключается в том, что «печать с ларца воспоминаний была сорвана». Да, к сожалению. Однако я совершил смелый поступок. Ведь если бы ценность прошлого перевесила доводы рассудка, я мог бы пожелать, чтобы наш союз продолжался.

Анна лежала рядом со мной, стройное, чувственное создание. Отблески света канделябров и факелов ласкали ее кожу, придавая ей сходство с кремовым пергаменом. Изогнувшись, она зажгла напольную свечу. Глядя на изгибы ее тела, я вспомнил, что когда-то восхищался его неповторимым изяществом. Но теперь мне подумалось, что другие не менее красиво зажигают свечи и я видел это не раз.

Новое знание и понимание, однако, не порадовало меня.

* * *

Никто не любил так, как я. Уверен в этом. Никто никогда никого не любил так, как я любил Анну.

Вся печаль в том, что любовь осталась в прошлом.

IV

— Я жду ребенка.

Торжествующая Анна стояла передо мной. На сей раз она не лгала, уж больно самоуверенный вид у нее был.

Итак, ее рискованная затея вознаграждена сторицею. Окупились и все затраты на опиум, мистерию и убранство райского уголка, предназначенные для моего совращения. Почему же я проявил уступчивость? Да и долгожданное зачатие произошло столь своевременно… Наверняка она специально рассчитала дни, согласно своим женским циклам, чтобы устроить одурманивающее празднество. А может, Анна умела управлять своим естеством? Ее способности были, без преувеличения, необычайными.

— Я доволен, — вставая, сказал я и приобнял королеву за плечи, как того требовала вежливость.

* * *

У нас появится сын, и он спасет ее. Если она подарит мне наследника, то я не смогу отречься от них. Она все понимала и, как попавшая в силки птица, отчаянно стремилась выпутаться из них.

Кроме того, если родится принц, Анна прекрасно обойдется без меня. Она может стать вдовствующей королевой и править от имени своего сына. Не оттого ли она, возобновив свои колдовские заговоры, опять наслала на меня порчу? Через несколько дней после празднества в ноге моей начался зуд, вскоре сменившийся пульсирующей болью, и язва вновь открылась, причем увеличившись в размерах. Да, Анна широко раскинула свои порочные сети. Доктор Баттс еще наблюдал за Марией, и мне не хотелось отзывать его, поэтому пришлось лечиться самому. Никто из помощников доктора Баттса не представлялся мне достаточно сведущим — или благоразумно молчаливым — для исцеления и сохранения в тайне моего недуга.

Между тем донесения сообщали, что состояние Марии не улучшается. А Фицрой буквально чах на глазах преданного Генри Говарда. Я не мог привезти дочь сюда, ради ее же безопасности (пока, разумеется, она не приняла присягу), но сын должен быть рядом.

Потом пришло известие о том, что заболела Екатерина. «Очевидно отравление» — говорилось в донесении. Таким образом, несмотря на все предосторожности и подозрительность Екатерины, Анне удалось одержать победу. И уже не имело значения, использовались сверхъестественные или естественные методы (вроде подкупа кухарок и ядовитых порошков). Важно было лишь то, что Анна взяла верх. К тому же теперь она вынашивала ребенка, права которого закреплялись Актом о наследовании, поэтому мы все стали для нее незначительными фигурами, особенно я сам. И об этом мне постоянно напоминала стреляющая в ноге боль.

Шапюи безумно переживал как за Екатерину, так и за Марию, выдав, что его личная привязанность к ним выходит за рамки политических маневров. Он умолял, чтобы ему позволили навестить вдовствующую принцессу, но я медлил с выдачей такого разрешения. По моему разумению, любое внимание со стороны Шапюи, отягченное откровенной озабоченностью, могло побудить Анну еще больше навредить Екатерине и тогда ей никто уже не поможет. Желая угодить мне, посол даже предложил устроить теннисные матчи, о которых я давно просил его.

— В крытом дворе Хэмптон-корта можно играть даже в плохую погоду, — заявил он.

— Хорошо, хорошо, — уклончиво ответил я.