Книга Нечестивицы - Агустина Бастеррика

кровоточить. Я оттащила Мариэль от стены и отвела в келью. И поступила так не из жалости, а из любопытства, ибо хотела узнать силу воздействия мухомора. Я помогла ей переодеться, уложила в кровать и стала ждать, пока она уснёт. Перед тем как заснуть, она пыталась что-то мне сказать, но её язык распух. Я поняла только отдельные слова: Просветлённых нет, лес – есть. Она бредила.

Мариэль не убивала.

Мариэль сгорела.

Собирая грибы, я проверила капканы, которые мы расставляем в стратегических местах, и продолжала идти, пока не услышала радостный и звонкий шум воды в ручье безумия. Как молвит нам Он, Бог одарил нас этим отдалённым прибежищем, этим маленьким первозданным Эдемом с чистой водой, поднимающейся из центра земли или ниспадающей из небесных, невидимых рук нашего творца. Мы не ведаем, не понимаем логически, как свершается чудо, мы просто принимаем это. Без веры нет заступничества.

В воде ручья безумия встречаются рыбы со впадинами вместо глаз. Мы как-то раз сварили их и дали служанке, у которой пятна на теле, почти нет зубов, отдельные пряди вместо волосяного покрова и отвратительный голос. Она не захотела пробовать рыбу, но мы заставили её есть эту «мерзость – для мерзкой», как напевала Лурдес, когда мы открывали служанке рот и запихивали куски с чёрными дырами. Служанка выжила и призналась нам, что её грудь была охвачена пламенем. Кровь превратилась в лаву, в горящий океан, который сжигал её. Вены стали огненными нитями. Вот почему мы слышали её крики значительную часть ночи, пока она не умолкла и мы не решили, что она умерла. Потом она поведала нам, что провела всю ночь с ощущением, будто находится в ручье безумия, погружённая в воду (которая в бреду казалась ей чёрной), наблюдая за молниями, которые корчились, как угри, а её руки и ноги были спутаны водорослями, и она не могла пошевелиться, тонула, окружённая невидящими глазами, глазами, которые плавали отдельно и глядели на неё не моргая. Никто не захочет есть такую рыбу.

Я почувствовала влажный холод и продолжала брести. Мухоморов не нашла, а ведь хотела собрать немного для Лурдес, чтобы посмотреть, как она лишится самоконтроля и выставит себя дурой. Растелешится в трапезной или в часовне Вознесения Господня, начнёт бегать по саду. Укусит Сестру-Настоятельницу или выдернет у себя прядь мягких рыжих волос. Начнёт безудержно плясать, как невменяемая. Но я нашла лисички, а не смертельные трубочки. Они были бы так уместны, так хороши для поминальных пирогов.

А ещё я обнаружила ягоды плюща, несъедобные, ядовитые, но годные для приготовления чернил, поэтому написанные здесь слова – разного цвета. Кроваво-красного, угольно-чёрного, индиго, охристого.

Излагаю это так, будто я там и сейчас, словно могу пережить всё заново. Я пытаюсь уловить каждую секунду того момента в надежде, что сумею нанизать их на буквы – эти хрупкие символы, – ибо мои ощущения настолько отчётливы, что я не сомневаюсь в реальности своих воспоминаний и вымысла. И стараюсь запечатлеть то настоящее, то самое «сейчас», которое размывается с каждым обозначенным словом речи, явно недостаточной для точного выражения. Хотя я нахожусь в этом настоящем, которое неизбежно станет прошлым, всего лишь словами в пустыне на запятнанной бумаге. Сейчас я на кухне, босая, в полутьме, одна. Пишу за столом, при тусклом свете углей, прислушиваясь к ночным звукам. Я постоянно начеку, чтобы никто не смог заметить мои листки бумаги.

Вчера был обыск в наших кельях. Я узнала о его проведении за несколько дней и предвидела это, поскольку ощущаю вибрацию в воздухе, понимаю шёпот и кривые улыбки служанок, которые начинают появляться на их лицах, когда они предвкушают, что скоро можно будет позволить себе роскошь унизить нас. Однако моя келья всегда безупречна, и им быстро становится скучно. И всё-таки одна из служанок уставилась на щель, которую я проделываю в стене, но не придала ей значения. Сегодня, когда закончу писать, я спрячу эти страницы и нож за кухонным шкафом, предварительно завернув их в пояс, который обычно ношу на своем теле, под туникой, где храню эти листки и нож (которым углубляю щель), когда мне нужно куда-нибудь отлучиться или когда я чувствую, что их могут обнаружить. А завтра, когда я приведу страницы в порядок и пронумерую, снова спрячу их в моей келье. Возможно, когда-нибудь, в каком-то будущем «сейчас», кто-то прочтёт этот текст и узнает о нашем существовании. Узнает, что мы были частью Священного Братства, населявшего клочок земли, который оставался чистым и сияющим благодаря благочестию Просветлённых. Или, быть может, эти бумажки превратятся в пепел и вернутся в землю, оплодотворяя её, питая корни дерева, и нашу историю поймут листья, которые насыщают рухнувший мир кислородом.

А пока я вдыхаю холодный воздух пустой кухни; он ледяной и колючий, как кончик иглы. Тем временем таракан, оказавшись в стеклянной банке, шевелит лапками и усами. Он тёмно-красного цвета и кажется мне красивым, ведь это идеальное существо, хотя и вызывает у меня отвращение. Это маленькое живое произведение искусства. Как долго кукарача сможет прожить без кислорода?

Не упустить мимолётное, насладиться им.

Я взглянула на вены на моём левом запястье.

Совершить очищение.

Теперь я перехожу к другому «сейчас», к моему чёткому воспоминанию. Излагаю в настоящем времени, чтобы снова пережить всё это, оказаться там, как если бы тот момент застрял в круге вечности. Я медленно передвигаюсь и попадаю в другой климат, где плотный воздух, где я будто вдыхаю его внутри взбесившегося сердца леса чащи, словно ощущаю сумасшедшую вибрацию этого места, которому не удается расшириться. Которое не может. Я замечаю несколько грибов-лисичек и наклоняюсь, чтобы собрать их, но поблизости замечаю необычное движение. Рядом – мёртвая, разлагающаяся птица. Их осталось так мало, что я подошла воздать ей должное и посмотреть, как действует смерть. Трава вокруг тельца сухая из-за влаги животного происхождения, впитавшейся в землю. Кажется, что трупик окружён аурой, которая защищает его от дальнейшего воздействия смерти, словно природа выделила особое место для его жертвоприношения и личного убежища. Плоть разлагается, и летучие вещества распространяются в воздухе, оповещая о начале ритуала. Мухи, жуки подкрепились мёртвой птицей и отложили свои личинки в открытый клюв и в ранки. Личинки в неистовом танце пожирают плоть, глаза и разные органы. Они молча группируются в кучки. Издаваемый ими аромат резок и тяжёл. И ещё я чувствую запах мёртвых цветов. (Любопытно, есть ли Бог внутри личинок? Наш Бог, имени которого мы не ведаем. Интересно, является ли Бог голодом, стоящим за