Книга История Северной Африки (Тунис, Алжир, Марокко). Том 1. С древнейших времен до арабского завоевания (647 год) - Шарль-Андре Жюльен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Римская колонизация создавала новые центры помимо Карфагена. В Нумидии, где прежние пастухи-кочевники энергичными усилиями Масиниссы были превращены в земледельцев, римляне унаследовали его столицу Цирту, прекрасную крепость, защищенную крутыми склонами оврагов, но имевшую удобное сообщение с портами и крупными городами Нумидии. В конце I века н. э. была основана колония Ситиф (Сетиф), двумя столетиями позже превратившаяся в столицу Мавритании Ситифенской. Построенный на огромной равнине, изолированной от моря Баборским массивом, в эпоху, когда Pax Romana ограждал его от опасностей, Ситиф стал торговым и административным центром.
В Мавритании главным городом была Цезарея (Шершель), древняя столица Юбы ΙΙ Порт, прислонившийся к горному массиву, легко сообщался с Митиджей, но связь с западными и южными областями была для него затруднена. Благодаря Юбе и римской администрации, поощрявшим в Цезарее развитие искусств, город на протяжении четырех веков пользовался большим престижем.
Ни вандалы, ни византийцы не испытывали необходимости основывать новые города. Арабские завоеватели VII века, напротив, стремились создать плацдарм, который служил бы им базой для дальнейшего победоносного продвижения. В центре Туниса, между морем и горами, они построили в степи город Кайруан.
Карфаген не устоял под натиском налетевшею на Африку шквала, но городская цивилизация, которую он олицетворял, не погибла. В непосредственной близости от него, на том месте, где когда-то находился древний Тунес, вырос новый город Тунис. Укрытый от нападения с моря благодаря своему расположению в глубине залива, Тунис достиг в XIII веке могучего подъема.
Чтобы утвердить свое автономное существование, более или менее эфемерные династии, сменявшие одна другую на протяжении всего магрибского средневековья, старались основать каждая свою собственную столицу — или в ранее существовавшем городе, или на совершенно новом месте, где фантазия властителей имела полный простор. Судьба этих новых городов не всегда складывалась одинаково благоприятно. Тлемсен (древняя Помария), восстановленный Идрисидами и Альморавидами, столица Абдальвадидов и Меринидов (XIII–XV века), долгое время являвшийся самым крупным городом Западного Алжира, уступил первенство бывшему presidio, крепости Орану. Древние хаммадидские столицы Бужи и Калаа (XI век) теперь всего лишь или маленький городок (Бужи), прилепившийся к склонам необыкновенной красоты, или одинокие руины (Калаа), возвышающиеся над откосом. Лишь воспоминания остались от Тахерта Ростемидов или санхаджийского Ашира (X век). Из Других городов проявили жизнеспособность те, существование которых исторически оправдано. Финикийская фактория, ставшая римским Икосиумом, затем турецким городом аль-Джезаиром, в настоящее время является современным городом Алжиоом, то есть столицей страны.
История племен. В Берберии никогда не было постоянной и определенной столицы. Она никогда не могла объединиться, сплотившись вокруг единого центра. При этом ссылаются на ее географическую разобщенность, трудности сообщения, отсутствие сходящихся друг к другу долин, несудоходность рек, суровость моря, ограниченность полезной площади, отсутствие естественного центра, который был бы подсказан рельефом Берберии. Может быть, стоит вслед за Э.-Ф. Готье, констатировавшим быстроту и недолговечность завоеваний, считать основной причиной разъединенности Берберии извечную борьбу между кочевниками и оседлыми жителями, в конторой ни одна из сторон не выходила победителем. Именно эта «неизлечимая двойственность» является, «очевидно, причиной того, что над Берберией постоянно властвовали чужеземцы». Может быть, следует также придавать большее значение, чем это принято в настоящее время, столкновениям между горцами и жителями равнин, столкновениям, которые, естественно, способствовали разобщению страны.
При изучении Магриба мы сталкиваемся не с королевствами, поглощавшими в процессе постепенного развития всю страну, а с объединениями племен, которые под предводительством отважного вождя, в результате нескольких грозных набегов, завоевывали целую империю и распадались под натиском другой федерации племен. Основное ядро этих образований составляли не город или определенная территория, а племя, обособленное от своих соседей, или, наоборот, объединившееся с ними. О внутренней жизни этих племен мы знаем очень мало, хотя нам и известно об их существовании. Поэтому ничего не может быть более обманчивым, чем лишенная хронологии история Магриба, написанная острием меча. Но сколько бы мы ни осуждали такой метод, при отсутствии документальных данных нельзя избежать изложения истории сражений. Поэтому, когда открываются иные пути, быть может позволительно, как старому Силену, бросить поводья и дать возможность своему ослу самому выбрать дорогу.
Ни одно из этих племенных объединений не было устойчивым, хотя некоторые местные цари проявили себя выдающимися государями. Тем не менее берберы, очевидно, понимали, что составляют единый народ, так как называли себя одним общим именем. Дважды истории Магриба, первый раз при агеллиде Масиниссе во II веке до н. э., а второй — при династии из племени санхаджа в XI веке н. э. берберы были близки к тому, чтобы осуществить объединение Магриба собственными силами. Обе попытки были парализованы, одна — захватническими вожделениями Рима, вторая — вторжением хилялийских арабов. На этом основании и был сделан вывод, что удачный исход невозможен.
Бербер, однако, отнюдь не является человеческим существом низшего типа. Выдающиеся деятели, вышедшие из среды этого народа, служат убедительным подтверждением его полноценности. И все же утверждают, что «эта раса, обладающая непреодолимой жизнеспособностью, не имеет позитивной индивидуальности», что даже в мелочах она ограничивается ролью «вечного отражателя», что проблема, стоящая перед исследователем Магриба, сводится к выявлению «цепи отдельных поражений, приведших к полному поражению» (Э.-Ф. Готье).
Как мы убедились, над бербером довлело проклятие географических условий, а не этническая неполноценность. «Автономная цивилизация, — пишет со своей обычной уверенностью Э.-Ф. Готье, — искусство, литература, самый язык, самосознание народа, организованное государство, — все это обходится слишком дорого при капитализме. Магриб никогда бы не мог добиться этого, предоставленный самому себе. Эта страна соли никогда не располагала средствами, необходимыми для поддержания огромного политического и общественного здания, составляющего неотъемлемую основу всякой цивилизации».
Допустим, что так. Но разве неудача попыток дает право говорить о неизбежности этой неудачи и не правильнее ли в таком случае осудить всякую иностранную оккупацию, которая по логике вещей обречена завершиться такой же катастрофой, как все предшествовавшие завоевания? Какие результаты дала бы политика Масиниссы и последующих агеллидов, если бы они имели возможность поддерживать миролюбивые отношения со Средиземноморьем, не столкнулись бы с захватнической политикой Рима и могли бы всю свою энергию направить на организацию Магриба? Если бы Берберия нуждалась в установлении контактов с другими странами, нам, наверно, не пришлось бы делать выводы о необходимости ее подчинения. Короче говоря, создается впечатление, что с помощью науки пытаются оправдать положение, из которого извлекаются определенные выгоды. Следует остерегаться исторической метафизичности, которая может казаться слишком легко примиримой с политическим реализмом. Немало авторитетных
