Книга Горький пот войны - Юрий Васильевич Бондарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я хорошо помню непрерывные бомбежки, когда небо соединялось с землей, и эти песочного цвета стада танков в снежной степи, ползущие на наши батареи. Я помню раскаленные стволы орудий, слитый гром выстрелов, скрежет, лязг гусениц, распахнутые телогрейки солдат, мелькающие со снарядами руки заряжающих, грязный от копоти пот на лицах наводчиков, сплошные смерчи разрывов.
В нескольких метрах ударная армия Манштейна – танки генерал-полковника Гота – прорвала нашу оборону, приблизилась к окруженной группировке Паулюса на шестьдесят километров, и немецкие танковые экипажи уже увидели багровое зарево над Сталинградом. Манштейн радировал Паулюсу: «Мы придем! Держитесь! Победа близка!»
Но фельдмаршал Манштейн не выручил Паулюса. Остатки танковых дивизий, увидевших ночью зарево на горизонте, откатывались к Котельникову. Наши армии теснее сжимали в кольцо ожидающую помощи немецкую группировку под Сталинградом. И одновременно часть войск, сдержав танковый натиск, начала активное наступление на юге.
Тогда и Гитлер, и Манштейн, улавливающий каждое желание фюрера, пришли к единому выводу: окруженную двухсоттысячную армию следует принести в жертву – погибнуть без капитуляции, стрелять до последнего патрона. Среди солдат и офицеров распространялся неписаный приказ – кончать жизнь самоубийством. Фельдмаршал Манштейн, которому непосредственно подчинена была окруженная армия, прекратил сношения со штабом Паулюса, перестал отвечать на его радиограммы. Потом расчетливо фельдмаршал прекратил снабжение с воздуха, прекратил вывоз раненых, хотя в то же время из окружения вывозились «имеющие ценность специалисты», необходимые для продолжения войны. Остальные обрекались на гибель. Армия была как бы списана.
Утром 31 января пришла последняя радиограмма из ставки Гитлера – с пышным текстом о производстве Паулюса в генерал-фельдмаршалы. Это было скрытое приглашение к самоубийству. Паулюс все понял, но нашел другой выход – плен.
В этот же день была отправлена Гитлеру радиограмма чрезвычайно короткого содержания: «У дверей русский…»
Наш генерал с переводчиком стояли перед дверью штаба в подвалах разбитого универмага.
Так закончилась эта невиданная в истории войн битва, эти первые Канны целой немецкой армии. Это поражение было символическим могильным крестом, замаячившим над ореолом непобедимости фашистской Германии.
…Вот почему у фельдмаршала заболело горло, когда издатель позвонил ему по телефону и заговорил о Сталинграде.
О Сталине
…Вот какой я запомнил диалог между дотошным до дерзости студентом и старым многоопытным профессором, преподавателем политэкономии в послевоенное время:
– Вы, уважаемый профессор, сказали: Сталин – корифей. Я, простите, несколько не понимаю. Корифей – это и есть великий, это – гений.
– Вот как! Мы, к сожалению, еще мало нашли высоких эпитетов для определения всей гениальности этого величайшего в мировой истории человека, политика и полководца, дорогой студент. О нем будут написаны фолианты, как ни о ком из земных титанов.
– Но заметная черта вождя была жестокость! Он не щадил никого, как Нерон, Каллигула!
– Не будьте большим дураком, чем создал вас Господь Бог.
– Вы оскорбляете меня!
– Мое право – Матушка-История. Вы оскорбляете Сталина, а он уже не может ответить вам. Да, Сталин был беспощаден к врагам и нечестивцам, если дело касалось партии. Вот вам краткий почти бытовой эпизод, который вы, вероятно, не знаете, но что покажется вам сущностью Сталина.
Кажется, в тридцатом году Сталин приехал на какую-то выставку в Тбилиси. Тут ему представили старого большевика Иваняна, и Сталин долго щурился на него, как бы вспоминая что-то, потом спросил жестко:
– Не вы ли тот Иванян, который до революции вез сто сорок рублей для ссыльных большевиков и не довез, расстратил?
– Да, я тот Иванян, но я – довез деньги, не расстратил.
– Не расстратил? Деньги ссыльные не получили.
– У меня есть свидетели, Коба.
– Свидетели… Покажите свой партбилет, товарищ Иванян.
Иванян протянул партбилет, и Сталин положил его в карман, даже не взглянув на него, сказал:
– У вас был партбилет, Иванян. Теперь его нет. Теперь вы не член партии.
Вечером Сталин вместе с Серго Орджоникидзе и его женой сидели за столом и ужинали. Раздался звонок в передней. Жена Орджоникидзе пошла открывать. Вернулась бледная, взволнованная, зачем-то налила в стакан воду, наконец, сказала:
– Это жена Иваняна. Она просит тебя, Иосиф, поговорить с ней. Ей плохо. Я отнесу ей воды.
– Отнеси. Я не могу говорить с женой растратчика.
Бывал он и таким.
– Но я помню и другое, что вы воспримите с явным недоверием. Так или иначе представьте в тысяча девятьсот сорок шестом году – творческий вечер Ахматовой и Пастернака. Как только эти известные поэты вышли на сцену, в зале раздались аплодисменты, потом овация. Долго аплодировали стоя, как обычно аплодировали при появлении Сталина. Когда Берия доложил об этом Сталину, он помолчал и просил:
– Кто организовал вставание?
– Мы это немедленно выясним…
– Не трудитесь. Читатели и поклонники правильно сделали. Талантливых поэтов следует чтить.
Как видите, хитроумный царедворец постоянно хотел вызвать у Сталина чувство, выгодное для себя.
– Вы прекрасный адвокат Сталина!
– Я пытаюсь быть адвокатом правды. На следующий день после похорон Сталина, когда на Трубной произошло неслыханное столпотворение народа, лавиной хлынувшего к Колонному залу проститься с ним, шофер такси рассказывал мне:
– Девять пар галош насобирал я. Думаю, чего пропадают зря. Продал старьевщику – выпил поллитру за здоровье хозяев, если живы остались. А так отдельных галош этих, непарных, сотни валялись. Многих там насмерть подавило. Детские ботинки даже видел, женские туфли. Как перед концом света. Страшновато, брат, народ от горя обезумел. Все взглянуть на него хотели напоследок. Другого такого не будет. Как вы назовете этого шофера такси? Адвокатом, наверное?
– Однажды во время съемок кинохроники в Колонном зале с треском выстрела лопнула
