Книга Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича - Артур Петрович Соломонов

Терентий. Ты слышал, как он поёт? Напиши ему крохотную рольку, чтобы попел со сцены наш больной человек.

Терентий. Какую роль, чтобы попел…

Сталин. Где-то на внезапной лужайке неожиданный певец услаждает слух будущего диктатора… Ты лучше меня придумаешь, где можно петь, тут я тебе не советчик, тут полная твоя власть. Только спаси Никиту.

Терентий (пожимает плечами). Тогда и Берию спасать.

Сталин. О, нет! Берия предатель. Он в карцере сейчас.

Терентий. Что-что?

Сталин. Никита предложил! В шутку поначалу, а потом все увлеклись… Никита больше всех: обязательно, кричал, закуйте его в кандалы. (Смеётся.) У нас комнатка такая есть, гримёрка давно умершего актёра, не отапливаемая. Сейчас Лаврентий там прохлаждается. Вопит. А что делать? Иначе разнесёт по городу до премьеры бог весть что. А Никиту наградить надо. Пусть поёт. Он заслужил.

Терентий. Про карцер — шутка?

Сталин. Тебе на пятом этаже ничего не нужно?

Терентий. Что мне там делать?

Сталин. Тогда шутка. (Терентий поднимается, чтобы уйти). Думай о Никите, думай о нашем певце. Об актёре и гражданине думай! (Терентий уходит, Вольдемар Аркадьевич поёт на грузинском.) Где же ты, моя Сулико… (Надевает на себя белый пиджак генералиссимуса, закуривает трубку.) Кругом ослы, козлы и землеройки. И не с кем говорить. (Входит в роль, говорит с акцентом.) Кругом ослы, козлы и землеройки. И не с кем говорить. Я одинок, как сам Господь. Кругом предатели. Нож за спиной у каждого. Знают ли они, как тяжело быть императором? И как печально видеть вокруг себя лишь рыла. Ни одного лица. (Появляется Ленин.) Да, тяжела ты, кепка Ильича… (Смеётся.)

Ленин. Иосиф, я не могу поверить.

Сталин. Что я тебя когда-то отравил? Ты верь. Не сомневайся.

Ленин. Ты и меня снял? Ты роль! Ты роль мою…

Сталин. Историческую?

Ленин. Я ухожу.

Сталин. К сожалению, до премьеры выход из театра невозможен. На ближайшие три недели мы все — одна большая, жуткая семья.

Ленин. Если не будет роли, зачем я здесь?

Сталин. Цементировать. Укреплять. Молчать.

Ленин. Уйду!

Сталин. Сомнения мои в твоём уходе равны моей печали.

Ленин. Какой печали? Да что с тобой?

Сталин. Сними ты лысину уже. Какой ты Ленин. Ты так, Захарка, и не надо притворяться…

Ленин. Какой я Ленин? Да никакой.

Сталин. Вот именно. Вот именно. Тут ни один не дотянул до своего героя. Я пока ещё решаю насчёт спектакля. Быть может, и тебе найдётся место. А пока ступай. Все ночуют в главном ресторане.

Ленин. Что? Ты что, серьёзно? В ресторане на пятом этаже?

Сталин. Нет. На пятый не ходи, там вопли неприятные. А ты у нас эстет. На шестом у нас главный ресторан. (Крестится, повернувшись к иконе.) Господи! Эти люди работают в театре десятилетиями, но так и не удосужились запомнить, что на каком находится этаже. И с такими людьми, Господи, ты предлагаешь мне создавать великий спектакль? С такими людьми ты предлагаешь мне строить лучший театр в мире? Да не вернее ли их всех расстрелять в столовой? И набрать новых людей? Чистых людей? (Поворачивается к Ленину.) Пшёл в ресторан. Я приказал бесплатный ужин разогреть всем вашим.

Сцена десятая. «Не верьте, Вольдемар! Это монтаж!»

Ресторан. Накрыт стол. Актёры и Терентий едят в молчании.

Иногда раздаются крики Берии.

Терентий. Я пробовал его вызволить.

Ленин. Зачем?

Терентий. То есть как?

Хрущёв. Да он в восторге, что его прикрыли. А то бы натворил делов, потом бы плакал, извинялся.

Терентий. В каком восторге — он вопит.

Валентина. Достоинство-то надо сохранить.

Ленин. Да, сохраняет знатно.

Берия. О, без вины страдаю, без вины!

Пауза.

Терентий. Я, наверное, уйду.

Валентина. Так двери все закрыты.

Терентий. Вы пробовали их открыть?

Валентина. Мы знаем, что они закрыты.

Хрущёв. Указ висит.

Валентина. Я помогала составлять.

Терентий. Что происходит?

Хрущёв. Нормальный рабочий процесс, что вы, собственно, возмущаетесь. Эти авторы… Написали для меня сцену? Вам говорил Вольдемар Аркадьевич, что я должен петь? Много и обильно? Вот и пишите. Времени навалом. Вольдемар Аркадьевич распорядился, чтобы вы спали на кухне, отдельно, не то, что мы — между столами.

Терентий. Берите любого персонажа и пойте.

Хрущёв. А можно?

Терентий. Делайте что хотите. Мне уже все равно.

Берия (за сценой). Вольдемар Аркадьевич! Молю! Хоть маленькую роль… Прошу прощения за помутнение… Спасибо вам за заточение…

Валентина. Вот это голос.

Берия. Я искуплю! Я осознал!

Хрущёв. Настоящий дар. Сквозь такие стены проникает!

Входит Вольдемар в полном сталинском облачении. Рядом — Берия.

Сталин. Я его простил. Он обещал мне навести порядок среди вас.

Берия. Я оправдаю.

Сталин. Знаю.

Берия. Мой первый преданности жест: вот Валентина.

Валентина. Что Валентина?

Берия. Мы все были уверены, что она любит только вас. Мы это чувство даже разделяли. А оказалось… (Раскрывает папку.) Мне только что прислали эти фото со второго этажа. Ребята классные, они давно хотели поработать. Я предлагаю там открыть тюрьму, надзиратели уже готовы. Уютную, с удобствами, не надо паники. Так вот: это наша Валя с гримёром. Видите… Накладывает, так сказать, грим… А это с кларнетистом… Видите… Мелодию пытается извлечь… Эх, Валя, Валя…

Валентина. Не верьте, Вольдемар! Это монтаж! Я только вам…

Сталин (рассматривает фото в папке). Роль матери из пьесы изымается. Юный Сталин в начале спектакля встречается с отцом.

Молодой Сталин. С отцом это правильнее. Тогда появится религиозный оттенок, на мой взгляд. Бунт против отца в высоком смысле. Не фрейдистском.

Сталин (обнимает Берию). И этот отец — перед вами. Терентий, не бледней, там и менять-то ничего не надо. Род женский на мужской…

Берия. Сменю.