Книга Костер и Саламандра. Книга первая - Максим Андреевич Далин

казнил бы тебя страшно, малютка: заставил бы обучиться вышивать букеты саранджибадским шёлком. И твои исколотые пальцы очень порадовали бы мою обожаемую супругу. Но, так и быть, прощу тебя, если обещаешь не повторять таких выходок.

— Они мне больше не понадобятся, государь, — сказала Виллемина. — Я нашла того, кого хотела найти.

— Так представь мне, наконец, своего найдёныша, — и король даже чуть улыбнулся мне.

— С позволения государя — леди Карла, — сказала моя принцесса.

— Леди? — удивился король.

— Из дома Полуночного Костра, — сказала я. — Не самый богатый дом, государь, но древний. У меня есть родословный лист. Я сирота, нищая, но леди.

— Леди… — задумчиво повторил король. — Это хорошо, что леди. Наши дамы считают, что простолюдинка — это что-то ужаснее, чем некромантка… Это у тебя златолесская борзая? — и чмокнул моей собаке, как охотник, который зовёт борзых собираться в свору.

Тяпка даже подалась вперёд и завиляла хвостом. Я поразилась и присела. Низко.

— У вас блестящие познания, государь, — сказала я. — Я сама долго не знала, какой Тяпа породы. Я думала, она помесь. Она же такая маленькая… наши борзые или междугорские волкоборцы рядом с ней просто громадины…

— В молодости у меня были такие, — сказал король мечтательно. — Отец выписал. Моя любимая собака была именно такая… златолесская малявка. Ласковая, смешная… умница. Редкая порода, сразу узнал: щипец такой длинный, тонкий, горбатая спина, да весь скелет… она самая, не перепутаешь. Почти вдвое мельче приморской борзой. Я слышал, их очень любят дамы Златолесья. Собачка некромантки, да… ты так искусно и точно её движешь, что мне даже показалось…

— Вам не показалось, — сказала я.

Король поднял глаза на меня:

— Вот даже так?

Я вздохнула.

— Не могу же я вам врать, государь.

— Я тебя верно понял? — король чуть нахмурился. — Ты что ж, как… как один негодяй в древности, скажем так, привязала живую собачью душу к скелету? Ты не только некромантка и проклятая, но и чернокнижница?

Я не видела лица Виллемины и успела испугаться — но только на миг.

— Вы завидуете мне, государь? — спросила Виллемина.

Бедный Гелхард аж закашлялся. И любой бы от неожиданности поперхнулся.

— Завидую? — переспросил король, когда отдышался. — Что ты мелешь, малютка?

— Я жду, что вы поздравите меня, государь, — продолжала Виллемина безмятежно, с улыбочкой в голосе. — Скажете, что у меня будет самая полезная и удивительная камеристка в стране. Надёжнее, чем рота гвардейцев, — она протянула руку назад, взяла мою клешню и погладила ладонь. — Она — мой вассал и подруга, я за каменной стеной. Мимо Дара не пройдёт ни один злоумышленник, государь. А собака Тяпа… разве вы не видите, как Карла искусна? Да, чернокнижница. А что, чернокнижие хуже, чем дипломатия и внешняя разведка?

Озадачила Гелхарда.

— Вероятно, я безнадёжно старомоден, — сказал он с этакой скептической усмешкой. — Я помню, что меня помазал и короновал Святой Орден и во время коронации я отрёкся от сил зла. Меня учили, что проклятых вообще не должно быть в государстве… во всяком случае, с ними надлежит бороться, как с опасными тварями. Я вижу, что был чрезмерно снисходителен.

Мне очень захотелось исчезнуть. Срочно вернуться в балаган, где меня считали опасной, но ручной тварью. Но Виллемина держала меня за руку — и я вышвырнула страх из души.

— Скажите, прекраснейший государь, — лукаво и нежно мурлыкнула моя принцесса, — вы надёжно отреклись от сил зла? Утешьте свою малютку, скажите мне, что не лгали, не лжесвидетельствовали, не убивали… что трон ни разу не заставил вас поступиться заповедями. Уверьте меня в этом, и я буду гордиться, что Прибережье святее Святой Земли. Вы ведь — благой государь?

— Бедный Эгмонд! — рассмеялся король и закашлялся, держась за грудь. — Подай мне бокал, малютка, в груди болит… Какова, а? Сокрушительница основ! Пожалуй, моему сыну будет непросто с тобой договориться.

— Он и не попытается, — сказала Виллемина грустно, подавая питьё. — Но вы ведь можете меня выслушать, государь? Вы ведь понимаете, что быть королём и быть настоятелем монастыря — это очень разные роли? Я не благая. И мне кажется, что все силы, которые в принципе могут быть полезны короне, должны служить короне. Тёмный венец моего предка охраняет Междугорье, как незримый щит… а вы отказываетесь от такого щита.

Король только головой покачал.

— Ты искусительница, малютка, — сказал он странным тоном, с какой-то труднопереводимой усмешкой. — А я-то спорил с роднёй государыни, уверяя, что тёмный Дар давно угас в твоём роду… Ты так совершенна телом, что и не скажешь…

— У меня нет Дара, — горестно сказала Виллемина. — К сожалению.

— Это правда, леди чернушка? — спросил Гелхард у меня.

Снова меня поразил, но теперь я была уже готова к любым неожиданностям.

— Почти нет, — сказала я. — Еле заметный отблеск. Но этот отблеск отлично дополняет мой Дар, государь. И, знаете, я очень не завидую тому, кто рискнёт хотя бы огорчить её высочество.

Кажется, я это очень внушительно сказала. Король выслушал, приоткрыв рот, будто хотел перебить, но не стал. А Виллемина рассмеялась:

— Вы видите, государь? Я всё сделала правильно. Мы с Карлой всё сделали правильно.

— Да уж… — протянул король. — Ты своеобразно относишься к выбору свиты, малютка. Государю Междугорскому повезло, что ты не родилась парнем: ты, вероятно, набрала бы Большой Совет из некромантов…

— Да, государь, — сказала Виллемина. — Я бы взяла ко двору всех некромантов, которых нашла бы в королевстве. Я бы привечала их как добрых друзей и полезнейших слуг короны, дала бы им придворные должности и дворянство тем, кто оказался бы простолюдином. Я бы давала им деньги, я бы устраивала их браки, как устраивают браки герцогов крови, я бы учредила академию некромантии наравне с академиями алхимии, механики, небесных сфер и других естественных наук. Я бы поставила проклятие на службу свету — и мои подданные спали бы совершенно спокойно, потому что немного бы нашлось безумцев, которые рискнули бы пересечь границу моего государства с недобрыми целями…

Гелхард слушал и качал головой, но в глазах у него вспыхнули искры. Мне было жаль, что он пустой, что он не чувствует, — но он, похоже, всё-таки что-то чувствовал или