Книга Буря и пламя - Элейн Хо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эрис заставила себя дышать глубже, встала поудобнее, напрягла мышцы, точно готовясь к дуэли. С каждой секундой ее решимость крепла, а боль понемногу утихала. Ее подстегивал воодушевляющий замысел, разогнав ненадолго туман повседневности. Так было и в тот раз, когда случилось землетрясение.
Она опустилась на корточки и стала пробираться вперед, огибая горы задыхающихся, умирающих тел.
И за считаные секунды до того, как решетка у ворот ударилась о землю, Эрис юркнула меж железных прутьев на свободу.
Решетка отрезала путь тем, кто хотел сбежать из города. Они заколотили мозолистыми кулаками по воротам, срывая голоса в отчаянном вопле. Копья, алые от крови, полетели вперед, но толпа воинственно взвыла. На каждого стражника набросилось с десяток беженцев, пытающихся обезоружить врага. Эрис отвернулась и поспешила прочь вместе с теми, кто тоже сумел сбежать. Пути назад нет. Нельзя останавливаться. Ни в коем случае.
Наконец-то спустилась вечерняя прохлада. Эрис жадно вдохнула ее. А потом нашла на фиолетово-синем небе Полярную звезду – та мерцала едва-едва заметно. Беженцы подняли восстание, стражники устроили резню, половину города охватил пожар, но это уже не имело значения. Эрис сделала шаг, потом еще один и медленно побежала. Все тело болело.
«Свобода, свобода, свобода!» – ликовал голос у нее в голове. Теперь она свободна и от зловонного Кешгиума, и от Виктории, она свободна и может вернуться домой «Домой! – мысленно повторила она, едва сдерживая слезы, – на маленькую ферму с покосившейся дверью неподалеку от огромного зеленого леса».
Глава шестая
Эрис вывела свое имя на земле, там, где когда-то стояла отцовская хибарка.
Желудок сводило. Губы растрескались от жажды, синяки, которыми ее наградила толпа мятежников, горели на коже пурпурными пятнами. Спустя шесть дней пути она вернулась домой, вот только от дома ничего не осталось: ни домика, ни кирпичика, ни пшеничного зернышка. Фермы, которые она помнила с детских лет, исчезли. Вместо них теперь был лишь песок. И только вдалеке высились знакомые очертания гор – черный силуэт на фоне темно-синего ночного неба.
Милостивые короли, что же я делаю? Девушка содрогнулась от леденящего ветра. Накануне она заночевала тут впервые. Лето клонилось к закату, и ночи становились всё холоднее.
Кешгиума не было видно, но в той стороне, откуда пришла Эрис, сгущался дым, а на горизонте не меркли оранжевые отсветы. Девушка опустилась на корточки и обхватила себя руками, чтобы хоть немного согреться. Когда они с сестрами выбирались в город много лет назад, Виктория разжигала костер при помощи кремня и веточек. Констанция тогда рвала на лоскуты свою юбку и укутывала дрожащую Эрис. А сама устраивалась спать в одной сорочке и рубашке и сносила холод без единой жалобы. На вилле Виктории был теплый очаг. Отец часто засыпал в кресле-качалке у огня, а Эрис – у его ног, свернувшись калачиком на коврике. В те редкие дни, когда Виктория возвращалась домой, она целовала его в лоб, брала малышку Эрис на руки и переносила в кроватку.
Эрис отогнала эти воспоминания. Вернуться она не может. И если уж умрет, то хотя бы свободной, под звездным пологом. Девушка поднялась, не сдержав болезненного стона, и направилась к лесу. Если ручей не пересох, получится утолить жажду. Птицы часто гнездятся у воды, их яйцами можно будет подкрепиться. Может, попадутся съедобные насекомые. Эрис пробежала языком по зубам, представляя, как с хрустом их жует.
На иссохших деревьях почти не было листвы. Эрис попыталась уловить сладковатый тополиный запах – аромат ее детства, – вот только песок давно похоронил под собой лесное изобилие, превратив его в пустыню. Кругом царила тишина. Здесь уже не было ни птиц, ни насекомых. Ночное безмолвие не нарушали щебет и стрекот. Для нужд города вырубили большие участки леса, и, если уж ей хотелось найти жизнь, стоило углубиться в чащу. Эрис отыскала тот самый ручей из детства, но и от него ничего не осталось. Девушка со стоном опустилась на шершавый песок.
На плечо упала какая-то капля. Эрис недоуменно нахмурилась и притронулась к ней губами.
Вода!
Нет, ей, наверное, показалось. Дождей в окрестностях Кешгиума не бывает.
Но тут по телу забарабанили новые капли, а лес наполнился шумом дождя – звуком, который ни с чем нельзя было спутать. Эрис вскинула голову и стала жадно ловить ртом влагу. Загустевшая в опухших руках кровь вновь заструилась по жилам.
Эрис пила, пока челюсть не заболела, а шея не затекла оттого, что она слишком долго простояла с запрокинутой головой. Сложив ладони чашечкой, она набрала еще воды и проглотила ее. Живот скрутило от неожиданно обильного питья, но Эрис не обращала на боль внимания. Она пила до тех пор, пока тело не напряглось и не исторгло из себя всю жидкость. Во рту разлился горький привкус.
Эрис со стоном опустилась на четвереньки. Силы стремительно иссякали. Дробь дождя усилилась, превратилась в самый настоящий рев, а сухая земля под ногами стала топкой грязью. Каждая капля колола кожу, точно игла, позабытая в песке, тревожила раны.
Мелкая морось обернулась самым настоящим муссонным дождем. Вода просочилась под доспехи Эрис, пропитала льняную тунику так, что та прилипла к телу. Легкая дрожь, донимавшая ее прежде, усилилась, зубы застучали от холода.
То ли благословение, то ли проклятие – почти погибнуть от жажды, а потом умереть от холода под шквалом ливня.
Девушка поползла к подножию горы с расщелиной. Там по-прежнему выл ветер, вот только Эрис добралась сюда вовсе не спрятаться от жары. От расщелины на подножии осталась только тонкая трещина, в которую едва можно было протиснуться. Неужели воспоминания обманули ее? Она готова была поклясться, что прореха в скале была до того широкой, что делила ее пополам. Впрочем, не важно: она твердо помнила, что внутри есть просторная пещера. В детстве она едва в нее не пробралась, но отец успел помешать.
Эрис сжалась в комочек и протолкнулась в узкий лаз. Пришлось приподнять плечо и наклонить голову, зато она укрылась от непогоды. Устроившись в расщелине, пускай и неудобно, девушка закрыла глаза. Пришла пора немного передохнуть.
Облегчение было недолгим. Невозможно было опустить голову, а дрожь мешала спать. Кругом был один лишь камень, а пещера из детства оказалась на деле узким туннелем. Наверное, воспоминания и впрямь ее подвели. С тех пор минуло уже десять лет, возможно, время все перекроило.
В такой тесноте нельзя было даже костер разжечь, да он и не помог бы: ветер, ревущий в туннеле, только усугублял холод и в один миг загасил бы огонь. Отсюда нужно было уходить.
По ту сторону туннеля высились деревья, не тронутые дождем. Их кору можно было использовать для розжига, а может, даже употребить в пищу. Вытянутая тень вдалеке манила Эрис к себе, повисла, точно мышь, которую невозможно поймать. Ноги дрожали от усталости, и все же она сделала шаг, а потом еще один. Когда девушка наконец выбралась из пещеры, кожа у нее уже успела обсохнуть, но холод по-прежнему пробирал до костей.
Лес казался безжизненным: ветви деревьев поникли словно от усталости, стволы истончились и гнулись от прикосновения. Землю устилал ковер из пепла. Здесь словно прошел ураган, сдул все листья и зелень, но больше ничего не тронул.
Эрис достала кинжал из ботинка и срезала верхний, твердый слой коры. Потом откусила кусочек. Жевать его было тяжело, а на вкус он напоминал уголь, но это ее не остановило. Она продолжила сдирать кору слой за слоем, надеясь добраться до нежной сердцевины.
Слева кто-то жалобно пискнул. Эрис повернула голову. У дерева сидел маленький, почти новорожденный детеныш черной пантеры. Эрис и не заметила бы его, если бы не золотистые пятнышки, мерцавшие на темной шкурке. Лапки у зверька были вывернуты и смотрели в разные стороны. Под пятнистой шубкой угадывались ребра.
Девушка крепче сжала кинжал и обошла детеныша. Руки так тряслись, что не оставалось сомнений: уже совсем скоро она сдастся на милость холоду. Эрис до того отчаялась, что готова была съесть котенка живьем.
Она сглотнула и пошла по пеплу, стараясь не обращать внимания на красные пятна, застилающие зрение. Мокрые подошвы то и дело хлюпали, но детеныш и ухом не повел. Приблизившись, она прыгнула, схватила зверька за голову
