Книга Зорге - Александр Евгеньевич Куланов

таких важных. На полосе в 13 километров с обеих сторон лицом друг к другу встали 24 дивизии и около двух тысяч орудий и минометов, включая 420-миллиметровые мортиры. Здесь впервые в истории были массово применены огнеметы, гранатометы и химическое оружие, а германская артиллерия, в том числе 43-й полк, в котором служил Зорге, выпустила по Вердену около 20 миллионов снарядов. Но, когда сам Рихард пришел к выводу, что больше воздерживаться от дискуссии нельзя («…постепенно пришло время, когда надо было отбросить позицию стороннего наблюдателя, которой я придерживался в течение длительного времени, и сделать окончательный вывод»), он снова оказался ранен.

Строго говоря, Зорге едва не погиб. Осколки французского снаряда пронзили его тело, а два из них раздробили кости ноги. По некоторым данным, это случилось, когда Рихард участвовал в разведывательной вылазке своего подразделения, и раненым он провел «в лихорадочном бреду на колючей проволоке» около трех суток[27]. Так это было на самом деле или нет, но последствия ранения преследовали Зорге всю жизнь. Первая жена Рихарда – Кристина[28] вспоминала, что «Рихард воевал; из-за простреленного колена (видимо, все-таки имеется в виду осколочное ранение. – А. К.) он ходил, прихрамывая… Он никогда не мог медленно спускаться по лестнице – бежал вприпрыжку и при этом безжалостно подтрунивал над собой»[29]. А его токийская подруга Эта Харих-Шнайдер много позже писала, что «Зорге снова и снова начинал рассказывать о Вердене. Это было его душевной травмой»[30].

Получивший увечье унтер-офицер Зорге был вынесен с поля боя однополчанами и на санитарном поезде вновь отправлен в тыл. На сей раз не в Берлин, а на восток – в Кёнигсберг. Там, в госпитале в Восточной Пруссии для него навсегда закончился его германский путь и началась биография интернационалиста.

Глава третья

Сложный перелом

По версии Юлиуса Мадера, кости изувеченной ноги Рихарда срастались быстро под благотворным влиянием симпатичной медсестрички-ровесницы, а вот сложный перелом в сознании стал необратим в результате знакомства отца девушки с историей мирового рабочего движения[31]. Якобы родитель девушки, услышав фамилию Зорге, изрядно удивился и сразу вспомнил о хорошо знакомых ему трудах соратника Маркса и Энгельса. В воспоминаниях бывшего больного ничего подобного нет, да и вряд ли он стал бы рассказывать об этом японским следователям и прокурорам. Зорге лишь замечает, что медсестра была умна и интеллигентна и, как и ее отец-врач, оказалась связана с «радикальным социал-демократическим движением».

Конечно, важно не то, была медсестра симпатичной или нет – раненому бойцу, чье тело было прошито осколками, нога подвешена на противовесе над кроватью, и который, по его собственному признанию, испытывал дикие боли, пока что было не до флирта. Гораздо важнее, что именно в кёнигсбергском госпитале двадцатилетний артиллерист «…впервые сумел подробно услышать о революционном движении в Германии, различных партиях и течениях, международном революционном движении». Здесь же Зорге впервые услыхал о Ленине, как об одном из лидеров современного ему социал-демократического движения, скрывающемся в Швейцарии.

От болевого шока после ранения Рихард пришел в себя быстрее, чем от шока психологического, вызванного «верденским адом». С другой стороны, он был морально подготовлен к такому сложному перелому двумя предыдущими ранениями и полутора годами размышлений о причинах войны. Поэтому, как только страшная боль в теле стала стихать, унтер-офицер немедленно погрузился не в госпитальный роман, а в книги, которые медсестра и ее отец тайком приносили ему в госпиталь.

Мысли, сопровождавшие процесс выздоровления, были не новы. Зорге вновь решил обратиться к разбору «коренных проблем империалистической войны». Новым было настроение, возникшее под влиянием чтения марксистской литературы, и связанный с этим подход к ним. Молодой человек и раньше чувствовал в себе силы хлебнувшего горя практика, ощущал бившую через край энергию своего возраста, тягу к знаниям, но не имел самих знаний. Разговоры с такими же, как он, может быть, чуть более образованными, солдатами уже не могли удовлетворить его. По сравнению с «дискуссиями» у стен Вердена, вопросы, на которые теперь с помощью книг искал ответ Зорге, оказывались более сложными, масштабными, значимыми. И появилось новое чувство – амбициозность и уверенность прирожденного лидера, способного проникнуть в суть проблемы и найти способ ее решения: «…уже появилось желание стать апостолом революционного рабочего движения».

Но, чтобы стать апостолом, недостаточно было иметь даже очень твердое стремление к этому. Да и родство с другим, уже состоявшимся «божеством» Интернационала могло тут больше помешать, чем помочь. Надо отметить, молодой Зорге сразу это понял. Поэтому первым, чем он занялся, поставив перед собой столь необычную цель, стало получение специального образования. Разумеется, это невозможно было осуществить легально, но, судя по воспоминаниям героя, друзья-медики постарались решить проблему, начав со знакомства с азами германской философской мысли. «Я впервые взялся за философию, последовательно изучил Канта и Шопенгауэра, обратился к истории, в том числе истории искусств, и, кроме того, у меня появился интерес к экономическим проблемам». Несмотря на боль, грязь, кровь и вонь госпитальной обстановки, представить которую может себе только тот, кто прошел через это, Зорге чувствовал необыкновенное воодушевление. В его жизни наконец-то нашлась цель – настолько великая, что он впервые ощутил возможность или даже необходимость отдать за такую цель эту самую жизнь. Ужасы полутора лет войны привели Зорге на госпитальную койку в Кёнигсберге, а книги, прочитанные там, открыли дорогу к эшафоту токийской тюрьмы Сугамо, а затем и к великой посмертной славе. Вся остальная его жизнь была лишь прохождением этого пути. И как всякую молодость, Зорге вспоминал Кёнигсберг как место, где он «был счастлив как никогда в последние годы. Моя тяга к исследованиям, которая время от времени проявляется и сейчас, сформировалась именно тогда». И это тоже очень важное признание.

Через 25 лет Рихард Зорге станет одним из самых успешных, а через полвека – одним из самых знаменитых разведчиков всех времен и народов. Получится набрать, пожалуй, еще с десяток персонажей, которых можно было бы поставить в один ряд с ним (пусть каждый выберет своих героев сам), но вряд ли найдется еще один человек, пришедший в разведку через желание стать одновременно «апостолом рабочего движения» и исследователем, то есть политиком и ученым. «Премьер-министр», как его называли в школе, Зорге в 1916 году уже был готов возглавить страну. Вот только страны такой не существовало, да и не у одного Рихарда в 20 лет возникло желание изменить мир. Отличие Зорге от многих других сверстников-максималистов заключалось в том, что он решил перевести свои мечты в практическую плоскость, совместив оба желания, и понял, что начать следует с учебы. Вскоре