Книга Ураган - Джонрид Абдуллаханов

и словно в клетку попала. Что может быть лучше свободы, правда, апа? Если муж хороший попадется, другое дело, а если нет, то считай, что погибла в расцвете лет... У нас тут работает Гульхайри. Окончила десятилетку с медалью, поступила в институт, а вот влюбилась и приехала сюда, в эту пустыню, за одним хулиганом. Просто диву даюсь, что она в нем нашла? Вот Музаффар — другое дело... Наш комсорг. Такой вежливый, обходительный, приятный... И дело знает, а как говорит! Выступает на собрании — заворожит слушателей. Слово к слову подбирает, будто бусы нанизывает. И сам красивый, ладный, что твой сахар. Прямо клади в рот и пей чай. А вот Алеша на гитаре играет — так играет, так играет — прямо душой отдыхаешь. И умный такой, вежливый. Вот такого стоит полюбить. Куда Надыру до него... Ох, не нравится мне Надыр. А еще имя-то какое![8]

— А чем он плох?

— Я же говорю — хулиган. Это даже слепой увидит. Разве хороший парень дружил бы с Черным Дьяволом и пьянствовал? Бедная девушка просто погибает, а все надеется сделать из него человека.

— Что это еще за Черный Дьявол? — поинтересовалась Махидиль, вспомнив о том, что говорил шофер по дороге на стройку.

— Да этот... Бригадир, на место которого вы приехали. Маннап Тураев. До смерти не терплю его. Разве все вымерли, что его поставили бригадиром? Хорошо, что вы приехали. Но берегитесь, он на все способен.

— А почему его зовут Черный Дьявол?

— Не знаю. Прозвали так. Он черный-пречерный и плотный такой. Может быть, поэтому. Настоящий Черный Дьявол. А вы знаете, что такое «черный дьявол»?

Махидиль кивнула.

— Рассказывают, что один «черный дьявол» ударил верблюда в бок, так тот сразу умер. Вот Маннап точно такой же. Видели бы вы его глаза! Вот такие. — Она соединила указательные и большие пальцы обеих рук, сделав круг, в котором могло бы поместиться крупное яблоко. — Как посмотрит, так просто страх берет. Будто вот-вот съест. Представляю, как он разозлится, что вы приехали. Он ведь из тех, кто слишком любит командовать.

— А работал он хорошо?

— Куда там! Первый месяц его бригада, правда, перевыполнила план. А потом — все... Где вы были во время бурана? Чуть наш вагончик не унесло. А вот те бараки засыпало песком. Дивно-Дивно сам приезжал, руководил раскопкой.

— Что еще за Дивно-Дивно?

— Да Рахимов, вы его, наверное, знаете. Самый главный наш начальник. Все его так зовут.

Махидиль вспомнила начальника стройки, который не мог усидеть в своем кабинете, его присказку — и рассмеялась...

— Я слышала, что во время урагана кто-то пропал. Не знаете, нашли?

— Тех-то? Нашли. Машина застряла в песках. Вот они и не вылезали из нее, пока ветер не стих. — Зубайда вдруг улыбнулась и спросила:

— Вы не знаете дядюшку Ходжаназара? Ох, и острослов этот Ходжаназар-ака! Так и сыплет шутками и прибаутками. Спрашивает, почему аист стоит, подняв одну ногу? Ему объясняют, а он в ответ: «Неверно. Если и вторую поднимет, то упадет, вот почему». Смешно, правда?

Девушка расхохоталась. Она тараторила без умолку, рассказывала, кому приходят письма, а кому нет, какой парень какой девушке подарил духи, кто что любит. За короткий час, что провела в ее обществе Махидиль, она будто познакомилась с жизнью всего участка.

Несмотря на позднее время, шум на трассе не умолкал. Казалось, что маленький поселок, приютивший в своих объятиях несколько десятков людей, был голосистее большого города.

— Ничего, если я погашу на минутку свет? — вдруг спросила Зубайда. — Только разденусь и лягу, а вы потом включите. А то, если я не лягу вовремя, утром ни за что не проснусь.

— Гасите, пожалуйста, — сказала Махидиль, улыбнувшись своей новой знакомой.

— У меня это с детства. Не могу при посторонних раздеться, а одетой ни за что не засну. Девочки смеялись надо мной, вот мне и пришлось перебраться сюда. Вы крепко спите? А то я немножко храплю...

Зубайда разделась и легла, натянув на себя простыню. Только голова ее опустилась на подушку, как она заснула.

Сон не шел к Махидиль. Разные мысли лезли в голову. Да и тонкий тюфячок казался ей жестким после мягкой домашней постели, любовно взбитой на ночь мамой. «Ничего не поделаешь, — вздохнула она, — нужно привыкать ко всему...»

Изредка шум трассы прерывал какой-то вопль, доносившийся из пустыни. «Ой-йа, ой-йа», — словно младенец, плакал навзрыд какой-то зверь. Махидиль чудились чьи-то шаги за тонкой стеной вагончика, шепот, порой ей казалось, что кто-то громко вздыхает. К тому же ветер раскачивал фонарь, висевший на проводе перед вагончиком, и поэтому свет и тени гуляли из одного угла комнаты в другой.

Махидиль стало тоскливо. Она почувствовала себя одинокой и вспомнила Камильджана... Когда ею овладевали грусть и невеселые думы, он тихонько щелкал ее по носу и, смеясь, говорил: «Выше голову!» Он вовлекал Махидиль в беседу, и от печальных мыслей не оставалось и следа... Кто-то теперь развеет ее тоску? Девушка вспомнила свою приемную мать и живо представила, как она сидит в их садике, одинокая, все еще не веря, что дочь оставила ее, и смотрит на ворота. У Махидиль сжалось сердце... Завтра опять надо написать маме, и, конечно, не такое письмо, которое нагоняет тоску, а рассказать о том, как хорошо встретили ее здесь, на стройке, люди, как радостно тут на первой в жизни самостоятельной работе. Это ведь ее долг — поднять настроение осиротевшей матери...

С постели Зубайды, как она и предупреждала, раздался громкий храп. Через окно скользнул луч света, осветив Зубайду, с которой соскользнула простыня. Махидиль залюбовалась стройным, загорелым тугим телом, поблескивавшим в мерцании света, словно бронза. Зубайда казалась прекрасной, как статуи богинь, которые она видела в музеях. «Правда, те никогда не храпели, — улыбнулась Махидиль. — Ну да ладно, к этому легче всего привыкнуть...»

Короток рассвет в пустыне. Еще не было шести часов, как солнце уже принялось прожаривать своими жгучими лучами все вокруг. Махидиль разбудил гул машин, громкий смех и разговоры. В тамбуре вовсю дребезжал кипевший чайник. Махидиль приподнялась и огляделась. Постель Зубайды была аккуратно убрана. На столике порядок. Только Махидиль собралась пойти умыться, как в