Книга Бери и помни - Виктор Александрович Чугунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Зыков-старший исчез в доме за второй стопкой, его задержал на кухне Владимир, уперся глазами в подбородок отца:
— Зачем болтуна привел?
— Не твое дело! — ударил по столу кулаком Федор Кузьмич.
— Слушаешь — уши развесил, — упористо бегая глазами, цедил Владимир, — а он тебе заливает…
— Еще что! — взвизгнул Федор Кузьмич. — Прочь с глаз! Не твое это щенячье дело…
Владимир отступился, но ходил по двору темный, пружинистый, таская на плечах кадушку с углем. Шептал Ирине:
— Ступай в дом, а то этот боров тебя насквозь проглядит.
— Пусть смотрит…
Андрей гоготал, едва поспевая за братом с обычными ведрами:
— Сщас бы петровские времена, Владимчик… Ты бы точно князем был, каким-нибудь Разумовским или Шереметевым. С таким здоровьем даже господом богом не стыдно быть…
Охмелевший Марчиков поднялся и неровным шагом подступил к Владимиру:
— Дай-ка, богатырь, кадушку — я принесу… Тоже не лаптем щи хлебали…
Федор Кузьмич остепенил гостя:
— Испачкаетесь, Николай Иванович, испачкаетесь. Сами сносят… Долго ли им? Что вы, на самом деле…
Но Марчиков забрал бочку и пошел за калитку — ему захотелось показать себя перед Ириной. Илья нагрузил поклажу сполна, Николай Иванович поднял ее на плечо и понес через двор медленно, демонстрируя силу и здоровье. Снял бочку, высыпал уголь, будто воду из ведра вылил.
— Есть еще, чем похвастать, — выпятил грудь. — А ну-ка, молодушка, плесни мне водицы на руки, — это уже к Ирине, чтобы разговор завести. — Пусть братья работают, а уголь таскать не женское дело…
Ирина улыбнулась, зачерпнула в сенях воды, полила. А Николай Иванович тут же со своими разговорами, пока посторонних нет:
— Знаю, к кому ходишь… Видел тебя прошлый раз… Григорьев — мужик не промах…
— Да и вы, я смотрю.
— Я что? Я так… — Марчиков стряхнул с рук воду и подмигнул. — А вообще-то у женщин глаз лучше…
И схватил Ирину за талию, поднял, понес через двор. От неожиданности Ирина обомлела, растеряла злые слова, яркая краснота разлилась по щекам. Никто не заметил, откуда и подлетел Владимир. Федор Кузьмич не успел с крыльца сбежать, а Марчиков уже лежал на земле и держался за лицо.
До трамвайной остановки провожал Николая Ивановича Андрей.
— Я твоему братку подстрою, — грозил Марчиков, поддерживая пятак у глаза.
Андрей подначивал:
— Вы не знаете, как я бью, Николай Иванович… Не дай бог, пристроюсь, идти не могут… Только «скорая помощь»…
— Ты не зубоскаль, я о тебе наслышался… А, братку твоему не пройдет…
Дома Владимира ругал отец:
— Ты на кого руку поднял, разъязви тебя? Отвечай немедля — на кого?
— Отстань, отец, не до тебя…
— Народил господь детушек… Тебя ремнем нахлестать?
За Владимира вступилась Светка:
— Пусть не лапает этот твой толстомордый. Меня не было, я бы ему все щеки покорябала.
— Я вам сщас покорябаю… Я сщас покорябаю. — Федор Кузьмич пометался по избе, выбежал на улицу, исчез в огороде.
С дивана поднялась Ирина и громко вздохнула. Владимир посмотрел на нее, отвернулся и встал у окна, глубоко втолкнув руки в карманы.
На другой день его вызвал к себе Фефелов.
Дмитрий Степанович был хмур, явно не в духе, крутил в руках карандаш. Положил локти на стол, долго смотрел на Зыкова не мигая.
— Что скажешь? — выдавил.
Владимир, конечно, понимал, что вчерашняя стычка только есть, что глупость, но сдаваться не собирался, не таковская кровь у Зыковых.
— Что говорить, Дмитрий Степанович? — Владимир переминулся с ноги на ногу, отвел глаза. — Нечего мне говорить…
Фефелов выбежал из-за стола.
— Ты чего бормочешь? — остановился против Зыкова, ударил карандашом в стол. — Хулиган ты дипломированный, и больше никто… Ты чего мне бормочешь?
Но Зыкова криком не напугать. Может, с тихого разговора и поник бы, но сейчас гранитом отвердело лицо, огненные питоньи глаза навстречу Фефелову:
— Вы кого защищаете? Сами-то вы кого под крылышко?
Фефелов и подавно не привык к неуступчивости. А потом, сколько раз говорить, чтобы перестал руками махать. Еще когда с Надькой дружил, только и разговоров — не дай бог, кто на нее не так посмотрел, закрывай лицо. Это еще что за бандит! Это какие к нему меры принимать? Инженер, руководитель…
— Ты еще мне огрызаться! Вот ты как… — Фефелов петухом пошел на Владимира, толкнулся в его грудь, будто в стену. — Ты думаешь, я за этим тебя позвал? Сейчас же извинись перед Николаем Ивановичем… Он тебе в отцы годится. Пацан ты этакий…
Владимир отвернулся, поджав губы:
— Ни за какие деньги.
— С участка вышвырну… У меня здесь не рассадник хулиганства…
Владимир сглотил слюну:
— Я за вашим участком в очереди не стоял. Дмитрий Степанович сам попервоначалу не хотел подобного оборота, думал взять быка за рога, гонор зыковский сбить, чтобы извинился перед старшим, но теперь отступать было некуда: еще сопляк, понимаешь, а смотри что… Распусти-ка, да он тебе все головы поотрывает… Вернулся к себе за стол, пошевелил клочками бровей, выдавил жестко:
— Сдай участок помощнику… Я с тебя, субчика, пыл хулиганский сгоню…
Выходя из кабинета, Владимир подумал: «Не разобрался, ничего… Тоже мне, до старости дожил… Из-за Фефелова все… Черт с ним, с его участком… Как-нибудь обойдусь… — И все на душе у него потемнело: — Отец что скажет? Обижу старика… Вот еще влетел, дурак…»
Дома за калиткой на лавке его ждала Ирина. Встала навстречу, глаза вскинет-опустит, пальцы сцепленные, хрустит суставами.
— Что, драчун? — спросила. — Как дела?
— Дела — как сажа бела… — остановился против Ирины, посмотрел сверху вниз — в глазах ни огня, ни силы. — Сняли, наверно, еще судить будут…
Ирина дрогнула уголками губ:
— Ты что говоришь, Володя…
— Что есть…
— Ну как это, сняли? Ни за что ни про что…
— А вот так: иди, говорит, сдай участок помощнику…
— А ты?
— А я, мол, за твоим участком в очереди не стоял.
— Совсем с ума сошел. А отец?
Владимир посмотрел в ее глаза виноватые. Хмыкнул:
— Чего отец?
— Дурной ты, Вовка… — вырвалось у нее. — Ну совсем дурной…
Она отошла, села на лавку.
— И совсем недурной, — ответил Владимир, неловко улыбаясь.
— Да как же не дурной? — Ирина заговорила скороговоркой. — Как же не дурной… Это что же такое?
— Я тебя
