Книга Посторонний человек. Урод. Белый аист - Людмила Георгиевна Молчанова

слов вернет обратно. А раз утром я проснулся, вижу — сидит она за столом уже в пальто — на работу собралась уходить. Смотрит прямо перед собой и неизвестно чему улыбается. Потом встала и ко мне направилась. Я зажмурился, подумав, что сейчас-то и начнется разговор. А она постояла, постояла надо мной, поправила одеяло, тихонечко погладила по голове и отошла.

Меня уже стало беспокоить странное поведение мамы, как все сразу разъяснилось.

В субботу после уроков Гурик зазвал меня на катушку. Потом мы побывали в кино на вечернем сеансе, домой я возвращался поздно. Шел, тихонько насвистывая, и думал: а что скажет мама?

Подойдя к калитке, вдруг увидел под фонарем Бродягу. Подняв морду, он тоненько и жалобно скулил. Я сразу почувствовал неладное. Бродяга мерз на улице давненько: его побелевшая от инея морда казалась еще бородатее. Как только Бродяга узнал меня, сразу замолк, завилял хвостом. От радости он не знал, что делать. Пополз на брюхе по снегу, принялся лизать мне руки.

Я с тревогой начал прикидывать, за какую такую провинность выставили пса на мороз.

Вначале, когда я вошел в прихожую, ничего особенного не заметил. Как будто все было по-старому. На кухне гремела кастрюлями бабушка Селиванова, из комнаты доносился звонкий голосок Лильки и тихий мамин. Бродяга мигом проскочил за свой шкаф и затаился там.

Мне просто повезло в этот раз. Оказывается, у нас сидел дядя Дема. Мать, конечно, постеснялась при постороннем человеке отчитывать меня за поздний приход. Наоборот, она казалась веселой и для чего-то разрядилась в шелковое синее платье, которое уже давно не вынимала из комода. Лилька, устроившись на диване, играла огромным апельсином. Она подбрасывала его в ладонях, прикладывала к губам, к носу. Несколько апельсинов лежало на столе, тоже почему-то. застеленном праздничной голубой в шашечку скатертью.

— А вот и Юра наконец пришел, — встретила меня мама совсем не сердитым голосом. — Быстрее стряхни-ка с валенок снег и садись за стол. Сейчас будем ужинать.

Лилька выбежала следом за мной в прихожую. Пока я обметал веником валенки, она стояла возле и болтала всякую чепуху.

— А к нам дядя Дема пришел, — вдруг ни с того ни с сего сказала она. — И ты ничего не знаешь.

— Пришел, и ладно! — фыркнул я.

— Он не в гости пришел, а насовсем. Будет жить у нас. Он апельсины принес. Тебе и мне...

Лилька подбросила апельсин и рассмеялась.

У меня из рук выпал веник.

— Ты почему молчишь, Юрастик? — спросила Лилька, удивленная моим молчанием.

Я не мог сдвинуться с места, не мог выговорить слова.

— Вы чего, ребятки, там застряли? — спросила мама, выглядывая из комнаты.

Я вошел и остановился на пороге.

— Юрочка, что с тобой? — спросила мама испуганно.

Не знаю, почему так получалось, но когда дядя Дема заходил к нам только посидеть, я даже радовался. А сейчас...

Все это было очень странно и непонятно. Нет, я не хотел, чтобы этот человек остался у нас навсегда. Пусть приходит в гости, пусть сидит, если ему нравится, но насовсем...

Я стоял у порога и смотрел на дядю Дему. И зачем он понадобился матери? И макушка чуть-чуть с лысинкой, и лицо обыкновенное, и нос как у всех. Вот разве только усы, похожие на густую маленькую щетку. И пиджак, который висит на спинке стула, — тоже простой, серый, и хоть бы одна орденская колодочка, хоть бы одна медаль...

Я отвел глаза, взглянул на стену и мне стало не по себе. Вместо отцовской карточки над моей кроватью едва заметно темным пятном на обоях выделялся прямоугольничек. Все понятно. Понятно, зачем разрядилась мать, точно в праздник, для кого заплела как-то по-особенному косы. Понятно, почему сняла со стены карточку папы. Теперь-то я уж знал, из-за кого выгнали на мороз Бродягу...

— Юрастик, что же ты молчишь? — Лилька стояла со мной рядом и дергала меня за руку. — Все стоишь и все молчишь. Тебя ведь мама спрашивает...

— Зачем он опять пришел?—вырвалось вдруг у меня.

— Ты про кого, Юрочка?— удивленно спросила мама.

В комнате сделалось тихо. У матери как-то странно дернулся подбородок, глаза смотрели испуганно, виновато.

— Вот так история! — проговорил густым баском дядя Дема и, тяжело поднявшись со стула, подошел ко мне.— Не думал я, сынок, что у нас так получится...

Он занес над моей головой руку с неуклюжими пальцами. Я отпрянул, втянул голову в плечи, но тяжелая ладонь лишь осторожно притронулась к колючкам моих волос.

— Я-то думал, что мы с тобой друзьями будем? — опять сказал дядя Дема. — А ты, оказывается, против меня.

Я выскочил за дверь, влетел в кухню и уткнулся в угол. Бабушка Селиванова всполошилась, принялась трясти меня.

— Что случилось-то, несуразная твоя головушка? — испуганно спросила она.

— Пусть... пусть он сейчас же уходит!

— Тише, тише, голубчик. Разве можно так? Ну, что о тебе подумает человек?

— А мне наплевать, пусть думает что хочет.

Тут из комнаты вышла мама. Она подошла ко мне и повернула к себе лицом.

— Что с тобой, Юрик? — спросила она мягко, прижимая мою голову к своей груди и целуя в макушку.

— Он и взаправду останется у нас жить? Ты из-за него Бродягу выставила? Из-за него?

Она попробовала уверить меня, что Бродяга выскочил на улицу сам, что его никто не собирался гнать, а наоборот, звали домой, но теперь я не верил матери.

— Опомнись, сынок, — сказала наконец бабушка плачущим голосом. — И за что ты накинулся на такого человека? Разве впервые видишь Дементия Ильича? Разве не знаешь его?

А мне было наплевать, что он добрый и хороший! Хоть бы золотой был, и то не нужен!

— Юрий, — сказала мама твердо. — Прошу тебя, перестань. Давай поговорим спокойно, как взрослые люди...

Она посмотрела на дверь, в которой показалась высокая фигура в противном сером пиджаке. «Ага, оделся! — подумал я со злостью. — Уходишь? Испугался?»

Дядя Дема подошел к нам и спросил, почему мы все забились на кухню и о чем шепчемся?

Я опустил глаза на его противные начищенные сапоги и ответил, что посторонним совсем не обязательно знать наш разговор. Он тихо крякнул, провел двумя пальцами по усам, посмотрел на маму, а она на него. Потом наморщил лоб, о чем-то подумал немного и, обняв маму за