Книга Танцующая с Ауте - Анастасия Парфенова

Я только киваю. Мы действительно можем с собственным сознанием творить что угодно. Не нравятся эмоции — их чуть-чуть изменим. Чтобы не было клаустрофобии. Прекрасно. Не устраивает запах ужина — сейчас ма-а-аленькое самовнушение — и он станет вкусным. Здорово. Нельзя убивать Целителей (есть такой закон). Ну что ж-ж-ж, закон придётся изменить. На один раз. Потом вернём на место. В конце концов — это всего лишь установка на самосохранение. Если перебить всех Целителей, кто же будет лечить? Мораль — удобное приспособление, когда она устаревает, её нужно менять. Так проще.

Человек смотрит на меня, и в странных глазах, серых, с круглым зрачком, я вижу зеркальное отражение своих мыслей. Не очень лестное для эль-ин отражение.

Он понял. Хорошо. Я боялась, что придётся долго и нудно объяснять.

— Подобные способности представляются мне весьма удобными, не так ли, эль-леди?

Аррек говорит медленно, немного растягивая звуки, и речь его по богатству интонациями и выразительности приближается к речи эль-ин. Голос мягкий, тёплый и приторно-сладкий, с гнильцой. Он обволакивает пушистым одеялом. Удушающе-тёплым. Как сладковатое дуновение смерти. Я знала, что арры возвели контроль над голосовыми связками в ранг искусства, что они способны лишь с помощью голоса, без всякой телепатии, внушать людям что угодно, добиваясь рабского подчинения. Теперь я понимаю, что это значит. Приходится дважды провести коррекцию восприятия, чтобы не утонуть в этих гневно-сладких интонациях. Чтобы не начать чувствовать к себе то же отвращение, что столь демонстративно выказывал он. Это было бы уже избыточно. Вряд ли я способна ненавидеть себя больше, чем теперь. Всему ведь есть предел.

— И что вы пытались этим доказать, дарай арр-Вуэйн?

Он замолкает. Неподвижен, далёк и чужд, как никогда прежде. И это холодное, выращенное в атмосфере чудовищной политики Эйхаррона существо пытается убедить меня, что ему есть какое-то дело до постоянности моральных установок или цельности человеческой личности?

Смех и грех.

— Я в вашей полной власти сейчас. Если я вызываю у вас такое отвращение, убейте меня и покончим с этим. Повлиять на моё сознание у вас всё равно не получится. Мы слишком разные.

Он смотрит на меня. Затем склоняет голову.

— Прошу прощения, Антея-эль. Я потерял контроль над собой. Больше этого не повторится.

Ах-ха, потерял. Хоть бы соврать потрудился красиво, сияющий ты мой.

— Что такое Ауте?

Ну и вопрос. Что такое Ауте? А что такое Бог? И что такое жизнь? А концепцию бесконечности и замкнутости всего ему изложить не надо? В курсе лекций года на три?

— Вы задаёте очень сложные вопросы, дарай арр-Вуэйн.

— А другие задавать не имеет смысла.

И то верно. Но как объяснить необъяснимое?

— Ауте — это всё. Вся Вселенная, всё, что существует и что не существует тоже. Объективная реальность. Леди Бесконечность. Можете называть её нашей Богиней.

— Богам поклоняются. С ними не воюют. А вы, насколько я понял, всю свою историю воевали с каким-то из воплощений Ауте.

Я иронически повожу ушами.

— Ну-ну. Человек, разбирающийся в нашей истории. Интересней было только, когда один оливулский профессор полдня взахлёб рассказывал мне, что мы находимся на стадии феодальных отношений с элементами общинного родового владения.

— Разумеется. — Невероятно, сколько оттенков может быть в одном слове, даже не подкреплённом сен-образом. Вот сейчас он, кажется, смеётся над людьми и над эль-ин вместе.

Я неожиданно чувствую почти детскую обиду. И глупые слова срываются с языка прежде, чем я успеваю их осознать:

— Не вижу ничего смешного. Ваши, человеческие, понятия о религии не менее глупы. Единое сущее, сотворение мира, божественная воля, да поможет мне Вечность! Сатана! Дьявол! Демоны! Знаете, меня особенно завораживают ваши представления о зле и его воплощениях. Если на свете действительно существует какой-нибудь Дьявол, это, должно быть, очень несчастное существо. И ему не слишком нравится его работа. А концепция Бога? Если после смерти я вдруг встречусь с этим ответственным за сотворение вашей реальности, у нас с ним будет долгая и содержательная дискуссия по многим-многим параграфам Кодекса Сотворения!

Он смотрит на меня, и в бесстрастном выражении сияющего лица угадывается некоторая ошарашенность, хотя я чувствую, что ему смешно. Но дарай дипломатично решает игнорировать последнее крамольное предположение.

Хорошо. Хоть у одного из нас хватило ума не ступать на шаткую почву человеческих предрассудков.

Нет, пора возвращаться к делу, пока мы не влипли в серьёзный конфликт.

— Ауте, с которой мы, по вашему определению, «воевали», — это в принципе просто физическая аномалия, сферой охватывающая Небеса Эль-онн. Оттуда время от времени «всплывает что-нибудь»: стихийное бедствие, новый монстр, новый вирус. Чёрт в ступе. Иногда с этим действительно приходится воевать, но чаще — приспосабливаться. Изменяться. Как только мы познаем новое явление, оно перестаёт быть Ауте и становится Эль.

— Становится эль-ин?

— Ну-у, в некотором роде. Эль — это всё, что известно эль-ин. А знать — значит властвовать.

— Значит, Ауте, как философское понятие — это всё, что не является Эль.

Вскидываю уши и насмешливо прищёлкиваю языком:

— Вы только что дали лучшее определение, какое мне до сих пор доводилось слышать. Ауте… Леди Вероятность или Леди Удача. Когда ты подбрасываешь монетку и смотришь, выпал орёл или решка, — это Ауте. Ей решать.

— И она ваша Богиня.

— Не в том смысле, который в это вкладывают люди. Богам поклоняются. Мы Ауте в лучшем случае используем как точку средоточия для медитации. Хотя чаще всего мы просим о снисхождении или жалуемся.

Его глаза расширяются, губы чуть вздрагивают, потом как-то болезненно кривятся, и дарай-князь начинает хохотать. Искренне и беззаботно, откинув назад голову. Его смех кажется лёгким, невесомым, но в то же время почти осязаемым. Никогда такого раньше не слышала. Смех похож на множество воздушных шариков, которые вдруг начинают бестолково метаться вокруг меня, задевая за кожу и вызывая мурашки. Я удивлённо смотрю на Младшего сына Вуэйнов, пытаясь сообразить, что же это я такого сказала.

Наверное, именно эта растерянность и спасла меня от очередного приступа ненависти.

Наконец Аррек успокаивается. Не знаю, оскорбляться мне или нет. Конечно, пусть он лучше потешается, чем вычисляет, не выгодней ли меня убить, но ведь одно другого не исключает.

— Простите меня, Антея-эль, я не должен был смеяться.

Да, не должен. Да поможет Ауте тому, кто с таким чувством юмора окажется на Эль-онн. Помощь ему оч-чень потребуется.

Дарай-князь снова становится серьёзным. Интересно наблюдать, как меняется выражение его лица. У эль-ин изменение настроения отражается внезапно, как будто кто-то переключает невидимый рубильник. Вправо — беззаботная весёлость, влево — убийственная ярость. У Аррека изменения происходят плавно, текуче и… очень красиво.