Книга Вода в решете. Апокриф колдуньи - Анна Бжезинская

ни после. В горестном молчании она сносила согрешения мужа, когда он насиловал очередную кухонную девку или наемную работницу, если она оказалась настолько глупа, что поддавалась его уговорам и соглашалась на бесплатный ночлег в комнатке на чердаке над сараем. Да, жена трактирщика закрывала на это глаза, решив, что если кто-то из его бастардов дольше задержится в бренном теле, то она вместе с мужем пригреет его и признает своим ребенком, прогнав, конечно же, эту распутницу, его породившую, ведь родить бастарда – невелика заслуга; от греха дети родятся легко, как котята, в то время как добродетель постоянно терпит боль. Однако раз за разом трактирщица терпела неудачу, и я уверена, что именно из-за своего бесплодия она при каждом удобном случае давала мне и моим братьям оплеухи. И знайте, синьор, что она ни разу не одарила нас даже корочкой хлеба. Она предпочитала давать отходы свиньям, которых разводили для стражников и пристава, потому что, по ее словам, от свиней, пусть и нечистых, есть какая-то польза, чего нельзя сказать о бастардах. Если бы она могла, она бы засунула всех нас троих в кожаный мешок, а затем, подкинув пару солидных камней, швырнула бы в колодец.

Ответствую далее, что проснулась я в ту ночь от духоты и жажды, потому что летом наша комната нагревалась, как печка, а зимой сквозь щели в стенах нас обдавал мороз. И едва я выбралась из постели, – наш сенник уже проваливался, и его следовало наполнить свежей соломой, но я все время откладывала эту работу, потому что молодым очень трудно днем думать о вечере, – как услышала крики, доносившиеся со стороны замка. Впрочем, может быть, именно этот шум и вырвал меня из сна, я не помню. Мои братья тоже не спали, и потому мы выбежали в темноту, ведомые безгрешным детским любопытством, и забрались на окружавший деревню забор под сенью вяза. Конечно, нам было известно, что нельзя покидать поселение тайно и во мраке ночи, когда плодятся нечестивые дела и мысли. Однако всегда существовали лазы, доски, вырванные осенними вихрями, и сваи, подмытые весенней распутицей, так что всякие лоботрясы, пусть даже из достойнейших семей, выбирались под благотворным покровом ночи из деревни, чтобы хотя бы на пару часов освободиться от тягот жизни просветленных, встретиться с братьями или родственниками, изгнанными за вероотступничество, купить у наемных пастухов ворованную шерсть или, наконец, соединить свою плоть с плотью шальной женщины. У нас, детей, конечно, тоже были свои пути и способы выскользнуть из-под бдительной опеки матерей и соседок.

Я объясняю, что мы с братьями выбрали лаз между ветвями вяза, который, как вы, синьор, правильно заметили, в долинах называют деревом ведьм. Но то дерево, конечно же, не взросло из зерен ереси или колдовства, потому что было оно настолько старым, что корнями уходило во времена более древние, нежели те, когда ваши святые прибыли в наши горы; хотя, возможно, преклонный возраст этого дерева сделал его свидетелем некого тайного преступления, раз падре Фелипе с первых дней своего пребывания в нашей деревне воспылал к нему великой ненавистью и заточил уже топор, чтобы его срубить, пока в один прекрасный солнечный день, прямо перед вашим, милостивый синьор, прибытием, дерево не рухнуло со страшным треском, к великому ужасу всех, смертельно ранив трех слуг герцога, чем, как говорят, подтвердило свою отвратительную натуру. Однако во времена моей юности вяз все еще казался крепким, хотя в стволе имел обширное дупло, выстланное чрезвычайно мягкой трухой, где во время дождя можно было укрыться вместе с личинками, слепыми жуками и муравьями. В ту ночь, однако, нам и в голову не приходило прятаться. Мы с невероятной скоростью стали карабкаться по ветвям. Помню, я остановилась только на вершине ограды – по приказу короля Эфраима деревню защищал в то время только укрепленный забор, местами переходивший в каменную стену – наследие прежних и более опасных времен. Когда я уселась на край, меня внезапно поразил и привел в трепет разительный контраст между бессонным муравейником лагеря комедиантов и безжалостной ночной неподвижностью нашего селения, где все окна молчали гневно закрытыми ставнями, а двери не уронили ни капли света. Затем, не задумываясь, вся наша троица с предательским наслаждением скатилась к рою факелов и толпе озлобленных фигур. И когда мы были уже внизу, до нас донеслись их слова, и мы поняли, что дракон – о ужас! – дракон освободился и сбежал из лагеря.

Нет, синьор, я отрицаю, что именно мать толкнула нас на эту ночную выходку, опоив заранее тайными настоями и заклинаниями, ибо, как я уже призналась, она дала нам только смешанный с молоком настой, приготовленный из мака. Каждая хозяйка из четырех деревень Интестини, включая Мафальду и ее двоюродных сестер Теклу, Гиту, Нуччию и Эвталию, смогут такое заварить, даже если они изображают теперь перед вами святош, будто сами никогда не обстригали умершему волос и ногтей и не закапывали их под порогом дома, дабы удача мертвеца не уходила вместе с ним в могилу. В страхе перед трибуналом они отпороли с платьев символы света и не покрывают больше голов белоснежными платками просветленных, чтобы не отличаться от обычных, не введенных в ересь селянок. Они делают вид, что никогда не благословляли хлеб символом света, представляющий собой заостренный ромб, как пламя, обращенный тонким концом к солнцу, ибо каждый свет тяготеет к большему свету, и не выдавливают его ногтем на коже новорожденного ребенка. Ни одна из этих услужливых доносчиц не признается, что хранит первую месячную кровь дочери, чтобы в день ее бракосочетания добавить жениху в напиток и побудить его к пламенной любви, которая никогда не закончится, ибо так же, как женщина принимает в себя семя мужа, так и он принимает в себя плодородную кровь жены. И не обижайтесь, любезный синьор, кто знает, чем вас самих опоили, когда вы не ожидали предательства. Так может, вместо того, чтобы мучить вопросами старую женщину, которая действительно не сделала ничего плохого и не имеет никакого отношения к гибели вашего собрата, вам стоит присмотреться к этим лицемерным ханжам, которые с удовольствием разграбят имущество своих соседей-еретиков и подкинут вам имена очередных подозреваемых, при этом в действительности просто сводя с ними свои счеты.

Да, синьор, мне сказали, что вас привела в Интестини только смерть брата Рикельмо, которого замучили в кощунственном ритуале, и что вы покинете нас без промедления, как только мы укажем вам на того из числа своих, кто причинил ему смерть. Но сдается