Книга Преступление - Амели Нотомб

Был момент, когда я едва не взорвался.

– Тебе придется переменить имя. Этель не звучит: это вульгарно.

Тут я, не сдержавшись, вмешался:

– Действительно. Ами или Мельба куда как изысканнее.

Меня испепелили взглядом, но не поднимали больше вопроса о переименовании моей феи. Зато предложили подкачать ей губы силиконом. При этих словах актриса встала и заявила с улыбкой мадонны:

– Ну, ладно. Не понимаю, что я вообще здесь делаю.

Они было опешили, но моментально пошли на попятный:

– Нет, нет. Ты не поняла. Ты и так хороша. Очень хороша. Договорились: твои губы не трогаем.

– В тебе есть шик, настоящий шик. Не то что нескладехи, сидевшие с тобой в холле.

Ее спросили, какой она имеет профессиональный опыт. Она рассказала о своей карьере в кино, о фильме, в котором в настоящее время играла главную роль. Туттрихама возбудились:

– Так ты еще и артистка! Публика обожает девушек с яркой индивидуальностью.

– благодаря этим бычьим рогам я сразу понял, что ты уникальна.

Их восторги были мне на руку. Все складывалось даже лучше, чем можно было ожидать. Я ликовал, предвкушая месть.

– Во всяком случае, ты первая явилась без портфолио. Смело, ничего не скажешь!

Обычно манекенщицы на закате карьеры пробуются в кино. А ты – наоборот.

Этель в замешательстве склонила свою красивую головку:

– Да нет же. Я не собираюсь уходить из кино.

– Очнись, детка. Нельзя быть моделью и актрисой одновременно. Наша работа – не развлечение, ты в этом скоро убедишься.

– Я верю вам на слово. И поэтому не имею ни малейшего желания стать манекенщицей.

Они расхохотались:

– Ты гениальна!

– По-видимому, произошло недоразумение. Работать у вас хочу вовсе не я, а этот господин, – показала она на меня.

Наступило напряженное молчание. А Этель продолжала:

– Вы, наверно, подумали, что этот господин – мой импресарио. На самом деле я импресарио этого господина. Я пыталась вам это сказать, но не могла вставить ни слова: вы все время задавали мне вопросы.

Дама попыталась найти выход из положения:

– Месье фотограф, не так ли? Тогда вы не по адресу: фотографов здесь не нанимают.

– Мой клиент не фотограф, – ответила актриса. – Он – модель.

Они не засмеялись.

– Если это шутка, то крайне неудачная. Вон!

Тут слово взял я и заговорил со всей серьезностью:

– Это не шутка.

Вы когда-нибудь смотрели на себя в зеркало, месье?

– Думаете, я пришел бы сюда, если бы не знал, какова конфигурация моего лица?

– Так ваш приход – это провокация?

– Отчасти. Вообще-то вы можете извлечь из моей провокации немалую пользу, если готовы рискнуть.

– Полноте, месье, посудите сами! Вы же понимаете, что ни под каким видом не можете быть манекенщиком!

– Я мог бы стать манекенщиком нового типа: моделью, работающей на контрасте.

– Такое уже было, ничего хорошего. Пару лет назад устраивали показы мод для тучных женщин.

– Это совсем другое дело, – вмешалась Этель, – Я видела этих женщин – они были красивые, гладкие, пышные, просто прелесть. Целью было доказать, что и толстуха может классно выглядеть.

– Мой случай прямо противоположный. Я не предлагаю выкрикивать лозунги типа «Ugly is beautiful»[8]. Посмотрите на меня: даже применив все ваше искусство, вы не сможете поправить то, что непоправимо. Я предлагаю показывать меня таким, какой я есть.

– Месье, на парад мод приходят не для того, чтобы дрожать от ужаса. Впрочем, и ужас-то уже никого не удивляет.

– К ужасу такой концентрации, как во мне, это не относится. Вы только посмотрите, положа руку на сердце, видели вы большего урода?

– Да вы, похоже, собой гордитесь?

– Есть чем. И вы еще не видели меня в чем мать родила, – садистски ухмыльнулся я, вдруг осознав, что располагаю весьма действенным средством давления.

– Мы верим вам на слово, месье. Проблема в том, что показы мод имеют целью продавать одежду, а не пугать людей.

– Бросьте! Ваша цель – привлечь внимание! А со мной трудно будет остаться незамеченными.

– Вы собираетесь учить нас нашей профессии?

– Я собираюсь объяснить вам, в чем состоит мое ремесло: я урод. Я буду первым профессиональным страшилищем.

– А мы не будем вашими первыми нанимателями.

– Подумайте хорошенько, прежде чем дать мне уйти. Я обладаю исключительной наружностью, которая произведет колоссальный эффект, да еще двойной: во-первых, это будет небывалый эмоциональный шок, благодаря чему ваши дефиле надолго запомнятся; во-вторых, красота девушек, с которыми я буду выходить, умножится десятикратно.

– Вы не сочли бы меня такой красивой, не будь рядом Эпифана, – улыбнулась моя любимая.

– Этель скромничает, – заметил я и продолжал: – Но несомненно то, что эстетика подчиняется законам мистики: по-настоящему оценить истинную красоту можно только рядом с истинным уродством.

Поскольку дать определение Абсолюту невозможно, его определяют исходя из его противоположности – это называется негативной теологией. Человеческий ум подвержен одному глубинному изъяну: чтобы он осознал ценность чего-либо, его надо этого лишить. Когда чего-то нет – человеку это понятно, когда это есть – для него это темный лес.

– Расскажите это создателям высокой моды, месье. Они придут в восторг.

– Еще бы! Для них я – открытие века. Они-то знают, что проблема есть: у их клиентов глаза такие же пресыщенные, как наши западные желудки. Чтобы их пробрало, приходится все время изобретать что-то новенькое, метаться то в сторону минимализма, то в сторону излишеств, суть одна. Как вернуть свежесть восприятия заевшемуся зрителю? Прочистить ему мозги. Для этого я и нужен. Я буду Vomitorium[9]для глаз.

– Не только для глаз: чем дольше я на вас смотрю, тем сильней меня тошнит в буквальном смысле, – добавила дама.

– Я вас за язык не тянул. Уж вы-то всякого навидались, вас ничем не удивить, и все-таки от меня вам нехорошо. Представьте, как я буду ходить по подиуму вместе с манекенщицами: я словно фальшивая нота среди гармонии, оттеню сияние их красоты, и все поймут, как она необходима. Чем больше открыта взору святыня, тем она тривиальнее; лучшее средство против этого – я. Вы и вам подобные испокон веков профанируете прекрасное, но вам достаточно один раз явить миру мое уродство, чтобы вернуть красоте первозданную чистоту.