Книга Новая Жизнь 4 - Виталий Хонихоев

При определенной степени везения может так статься, что половина зала сейчас встанет и уйдет. Потому что может в глубине души каждая девушка и хочет секса, но снаружи в этом признаться стыдно, на публику так сказать. За любовь и все эти кабриолеты с открытым верхом, медовым месяцем на Карибском море, принца на белом коне, парные теплые свитера с оленями, кучу детей и уютные вечера у семейного очага — не стыдно. Так что …

— Нужно! — раздается сильный, звонкий и очень молодой голос откуда-то с галерки. Я прищуриваюсь и смотрю в направлении голоса. Все-таки хорошо, когда у тебя стопроцентное зрение и никаких очков не надо. Ага. Вот она, смутьянка и зачинщица, сидит между своими подружками. Молодая, конечно же. И улыбка на все лицо.

Ладно, думаю я, не получилось. Хорошо, будем пробовать, с другой стороны.

— Хорошо — говорю я: — те, кому это и правда очень нужно — оставайтесь. Признайтесь себе, что вам нужна именно полноценная сексуальная жизнь и оставайтесь. Остальным я вынужден сказать, что в романтической любви я не разбираюсь. Есть у меня пара мыслей на эту тему, но тут я упертый дарвинист и считаю, что это наполовину самовнушение…

— Ну и ладно! Секс — это тоже неплохо! — кричит с галерки смутьянка. Тоже мне Стенька Разин нашлась. У меня все на мази, самые уважаемые члены коллектива только собрались уходить, а она тут ситуацию в социально приемлемую превращает. Что же, бунт надо подавлять. Зачинщиков бунта надо безжалостно карать.

— Девушка! — повышаю голос я, смотря на нее: — вы не могли бы пройти на сцену? Ваш пример был бы очень нагляден в этой ситуации. Да, да, именно вы!

— У нас же очередь! — шипит сзади Капибара Момо: — передовики производства! Лучшие работники года и месяца! Ветераны в конце концов! — я не обращаю внимания на Капибару, у меня тут бунт на корабле, самую главную опасность всегда представляют такие вот смутьяны — их всегда немного, один на сотню, а то и на тысячу. Но неприятностей доставить такой вот смутьян может немало. Они как камушек, брошенный в соляной раствор — служат точкой кристаллизации. Или как искра в бочонок с порохом — не будет искры, не будет и пожара. Потому мне нужно нейтрализовать ее, подавить, засунуть под лавку и спокойно прочитать свою лекцию о любви, скучную, нудную, такую, чтобы все начали зевать и никакого благословения никому уже не было нужно. А я бы оставил по себе память как «этот зануда» и спокойно уехал бы на студию. Потому что как говорит товарищ Выбегалло — «нам не нужны нездоровые сенсации». Потому что, если нездоровые сенсации будут, то мне потом аукнется. И прямо сейчас тоже аукнется. Так, что все что мне надо сейчас — это подавить бунт, напугать смутьянку и вернуть контроль над толпой. Кхм… над трудовым коллективом, конечно же. Дедушка Ренин только порадовался бы сейчас за меня, по плечу бы похлопал, мол правильным путем идете, товарищ Кента, от революции социалистической — к сексуальной! Долой буржуазные устои, да здравствует коллективные оргии в честь восемнадцатого съезда Коммунистической Партии! Думаю, если бы дедушка Ренин и дядюшка Джо додумались бы до такого, то Советский Союз был бы крепок как никогда! Увы, ни тот ни другой не догадались и вот теперь мне приходится делать это одному, на далекой японской земле. Да, внедрять сексуальный коммунизм, когда от каждого по возможностям, а каждому — по потребностям! Хм. Вроде ничего и не переврал, но звучит уже похабно. Это моя суперсила — что ни скажу, то сразу начинает приобретать … сомнительно сексуальный подтекст. Ну… не дал бог петь как Юнми, или там товарищу Сталину про командирские башенки, промежуточный патрон и ядрену бомбу рассказывать, каждому свое. Как говаривал старина Филеас Фог — используй то, что под рукою и не ищи себе другое. Будем использовать карательную психологию.

— Здравствуйте! — вышедшая на сцену девушка смущенно улыбается в зал и кланяется. Ага, думаю я, вот уже ты не такая смелая. Одно дело с места мне кричать и совершенно другое — вот тут со мною стоять. Ничего личного, тут простое выживание — мне нужен контроль над нарративом, а ты тут мне мешаешь. Как там у О Генри — Боливар не вынесет двоих. А потому я сейчас напихаю тебе полную жопу огурцов (фигурально выражаясь) и отпущу назад с миром и позором. А ты потом молчать будешь. А я лекцию часа на два задвину и за это время как раз обед будет, меня потеряют и найдут. Все. Вот такой у меня план, мистер Фикс.

— Пожалуйста, представьтесь. — говорю я, делая жест рукой, мол проходи на середину сцены, Стенька Разин ты наша, сарынь на кичку, все дела.

— Меня зовут Масуда Киоко. Я менеджер по продажам! — кланяется Стенька Разин. Отлично, думаю я, пока все идет по плану. Следующий момент — подготовка сцены к казни Степана Разина, насколько я помню его четвертовали. Что же, не будем отходить от канона истории и четвертуем эту симпатичную высокую девушку. Да, кстати, местный Стенька Разин, она же Масуда Киоко — привлекательная молодая девушка, я затрудняюсь определить сколько ей лет, выглядит очень молодо, как и все — одета в серый костюм, на ногах — туфли-лодочки, под пиджаком — белая блузка. Бейджик на груди. Длинные черные волосы, легкий макияж — такой усредненный образ офисной девушки.

— Итак, Киоко-сан. Ничего, если я по имени? — девушка кивает и я продолжаю: — Киоко-сан, этот мир устроен так, что если хочешь получить что-то большое — надо пожертвовать чем-то большим. Временем. Деньгами. Иногда — жизнью. А радость и свобода сексуальной жизни — это большое приобретение. Свобода сама по себе никогда не стоит дешево. За нее умирали. За нее убивали. Но мы уже не в средневековье. И умирать не надо. Но надо пожертвовать кое-чем важным.

— Мы… тут деньги собирали и …

— Не деньгами. — коротко отвечаю я. И кто эта скотина, что деньги с девушек собрал? Ух, найду и … Даром Любви прокляну. И на производстве этом пристегну к батарее — пусть девушки пользуются. Страшная смерть, но чем-то привлекательная. Смерть от сну-сну!

— Но… чем? — хмурится девушка в сером офисном костюме.

— Вы должны пожертвовать Дару Любви свой страх! — вздымаю я руки вверх, напоминая себе черного проповедника в гетто, таким каким их показывают в американских шоу: — Свои сомнения! Сколько всего хорошего не помещается у нас в сердцах, если мы впустим туда страх и позволим ему угнездится в душах наших! Любовь! Радость! Счастье! Дружба! Всему этому не бывать в ваших сердцах, если там уже свил свою паутину липкий страх! Мы не живем полной жизнью, не любим, не дружим, не радуемся — потому что боимся! Боимся, что про нас подумают, что мы не такие как они, боимся, что общество нас отторгнет, боимся, что покажемся недостаточно красивыми, недостаточно умными, недостаточно успешными! Мы носим маски, не показывая наши истинные желания, притворяемся быть послушными и покорными, мы становимся удобными! Для общества, для родителей, для учителей, для начальников, для посторонних людей на улице! Но… — я делаю паузу, оценивая аудиторию. Все хорошо, даже дыхание затаили, ждут.

— Но на самом деле — мы все не такие. Мы рождены свободными и лишь рамки и границы общественной морали сковывают нас. На самом деле — мы все другие. И понятно, для чего были придуманы эти рамки сотни тысяч лет назад, когда человечество не было так уверено в своем выживании. Тогда эти рамки были нужны. Тогда эти границы помогали человечеству выжить. Но сейчас… сейчас это просто оковы, мешающие нам двигаться. И я не говорю о том, чтобы сломать все устои общества и предаться оргии, нет. Когда общество требует от нас каких-то границ, угрожая за нарушение уголовным преследованием — было бы глупо нарушать их. Но речь идет не об этом! Речь о том, что даже в глубине своей души мы все боимся признать свои желания и дать себе хотя бы внутреннюю свободу. — я делаю паузу и отпиваю глоток из бутылки, которую послушно протягивает мне Капибара Момо. Глаза у нее блестят. Слезы?