Книга Ячейка 402 - Татьяна Дагович

На самом деле. Всё было так. Выйдя, я вызвала лифт, но он стоял. Я спустилась по лестнице. В подъезде были разбросаны бумажки, рваные вещи.

Я собиралась спросить у кого-нибудь, где почта, но на улице никого не было. Совсем. Я пыталась ощущать присутствие других людей, но их не было. Больше не было. По-моему, их не было нигде. В домах. В магазинах. Я вышла к базару – все жилмассивы устроены одинаково. Там было пусто. Прошлась по рядам. На прилавках лежало посиневшее мясо, в вёдрах гнили цветы. И мне стало так плохо, что я не могу описать. Я никогда не была особенно общительной, не любила людей вокруг, но их отсутствие – хуже смерти, много хуже смерти. (Любой из нас знает, что, когда он умрёт – его похоронят.) Я закрыла глаза, мне было так страшно. И я стала представлять себе людей. Их голоса. У меня не получалось, было тихо. В тот день было очень светло, так светло, что я не смогла принять тени столбов или ещё там что за людей.

Единственное, что я могла представить себе, – полые тела. Потому и были люди странными в моём восприятии. Тени воображения. Я нашла почту. Дверь была открыта, внутри пусто. Я подошла к стойке, выговорила название населённого пункта и телефон. Положила деньги. Прошла в третью кабинку. Аппараты были мёртвыми. Я набрала номер. Гудков не было. И не могло быть никаких гудков. Я стояла с трубкой ровно столько, сколько ждала бы ответа. Забрала свои, то есть Лилины деньги.

Возвращаясь, я продолжала представлять, что вокруг меня жизнь. У меня не было выхода – иначе мне пришлось бы. Я не знаю, дойти до первой попавшейся бельевой верёвки и повеситься. Мои воображаемые люди приближались видом к нормальным. К тому моменту, когда я его увидела.

Да, я его видела. Как бы мне хотелось не помнить, что я его видела! Его, это… Это не человек, точно. Как бы объяснить. Он был плотный. Даже более плотный, чем надо, как железо. Настоящий, не придуманный. Худой, высокий. Может, он не был выше нормального баскетболиста, но меня выше головы на две. И я не обрадовалась, нет. У меня схватило живот от ужаса. Теперь нельзя было сопротивляться правде – он шёл в пустоте, больше не было ничего и никого. А он был. Шёл так громко, равномерно. А я – как остальные, не больше, чем игра воображения. Тем не менее он меня видел. Но не трогал. Пока. Как охотник, оставляющий мелкую дичь на потом. Кто был он? Я побежала, меня тошнило от страха. Люди оборачивались на меня, но мне не было дела до их воображаемого удивления – я спасалась.

Самое смешное, что все эти дни я продолжала делать вид, что не знаю, кем меня пугает Лиля, что за вестники, ангелы уполномоченные-озабоченные поджидают нас снаружи.

Вечером я попросила Лилю похоронить меня, если я умру когда-нибудь. Она долго смеялась и взяла с меня такое же обещание. А когда я вернулась, мне хотелось обнимать, целовать её, трогать её руки и ноги, чтобы убедиться, что она есть. Хотя один человек – это всё равно отчаянно мало.

Я пишу, и всё равно чего-то недоговариваю. Да, тем же вечером Лиля научила меня, как скручивать провода телефонные на почте, чтобы звонить. (И шить научила…) Но я не знаю, с кем я говорю по телефону. С родителями? С ней? Сама с собой?

Правды я всё равно не смогу написать».

Закрыла лист в книге. Откинулась на подушку, вертя ручку в пальцах. В спальне заскрипело. Вертелась во сне Лиля. Анна закрыла глаза. Кровать в соседней комнате заскрипела опять. И опять. Сон слетел. Такое ощущение, что там весёлый секс. Век не поднимала. С кем это Лиля? Сама с собой? И что там в её книге такое?

Анна смотрела в темноту под веками и ждала, когда будут бить полночь часы на стене, чтобы увидеть карликов. Подметить момент, когда они выпрямляются из ковра. Очень длинное время – но часы не били. Даже не тикали.

У Лили стало тихо.

Скатилась и упала на пол ручка. Перевернулась и оказалась у стены. Случайно коснулась левым соском. От холода по телу побежали мурашки. Темнота под веками смягчилась, как растворённая акварель, посветлела, растеклась сумерками. Вспомнила…

Вспоминала:

…Сегодня.

В сумерках.

Взяв пошитые вещи, они вышли, спустились по лестнице. Бросали вороватые взгляды в щели дверей, в пустые квартиры.

– Куда мы пойдём? – спросила Анна.

– Так, пройдёмся по магазинам.

– Они не закрываются ещё?

– Если закроются – откроем. Кроме того, нам нужно отнести товар. – Лиля похлопала по большой сумке. Зазвенели ключи и зашелестела ткань.

Сумерки смыли все краски, только чёрные конусы тополей раскачивались в сером небе. Шаги гулко отдавались в тишине, других звуков не было. Анна бросила мимолётный взгляд на две пыльные машины у подъезда.

Дверца одной была закрыта неплотно, по ней ползла ржавчина. Холодный страх начал медленный подъём от ног к голове. Но тут она вспомнила о Сергее. Вспомнила неожиданно – утром она обещала себе, что скажет Лиле: то ли любит она Сергея, то ли хочет безумно. И страх уступил место приятной щекотке в венах. Походка стала лёгкой. Она дала добрым воспоминаниям бродить по телу, задерживаясь в некоторых уголках. Какая разница, о ком вспоминать?

Сколько ни шли Лилия и Анна, никто не встречался им, но в сумерках легче не обращать внимание на отсутствие людей. Особенно вдвоём. Анна даже привыкла к тишине, неподвижности. Они шли прямо по проезжей части – дороги были пусты. Но светофоры синхронно меняли цвета. Блестел огнями центр города.

Зашли в гигантский торговый комплекс. Лиля точно знала, куда направляется. Анна отстала.

– Чего ты там дожидаешься? Идём!

– Иди, я сейчас подойду!

Анна остановилась между столиками суши-бара и, закинув голову, посмотрела вверх, на сплетения лестниц в свете невидимых ламп, на стеклянный купол. Никто бы не смог представить, что здесь бывает тихо. Стиснула листья растения в кадке. Листья были упругими. Спустила руку к земле. Земля оказалась влажной.

А Лилия, занырнувшая в один из магазинов одежды, по-хозяйски рылась под прилавком, заглядывала в подсобное помещение. Пошитые платья вынимала – видимо, здесь был их пункт назначения. В руках держала десяток вешалок. Деловито прикрепляла ценники, несколько бирок пометила красными наклейками скидок. Развешивала по размерам. Анна зашла в магазинчик, но не помогала, только смотрела: Лиля раскраснелась от напряжения, волосы падали на щёки. Выглядела почти ребёнком, очень красивой девочкой. Анна думала, как приятно, наверное, быть такой изящной и лёгкой, такой милой. И до нытья сердца – хотелось, нужно было быть именно такой.

Потом Лиля занялась какими-то махинациями с кассовым аппаратом, с бумагами. Анна отвлеклась. В таких магазинах она, разумеется, никогда ничего не покупала, даже не заходила в них. Мысли о Сергее смешались с мыслями о надетых и снятых вещах, о дорогой одежде, о вседозволенности. Анна могла брать что угодно и примерять, не заходя в кабинки. Никто не видел. Накинула заманчивый пиджак. Разочаровалась.