Книга Великое восстановление наук, Разделение наук - Фрэнсис Бэкон

суждения, стройность и в то же время легкость речи. И конечно, всякий раз на ум приходит известное положение Платона о том, что «знание есть не что иное, как припоминание», и что «душа познает все естественным путем, возвращаясь к тому прирожденному свету, который затемняла пещера телесности»[13].Замечательный пример этого лучше других являет Ваше Величество: ум Ваш настолько быстр, что самый незначительный повод, малейшая искра чужой мысли могут зажечь его пламя. И подобно тому как Священное писание о мудрейшем из царей говорит, что «сердце его было подобно песку морскому»[14], масса коего огромна, а сами песчинки чрезвычайно малы, так и Вашему Величеству Бог дал поистине удивительный ум, способный и охватить все величайшие предметы, и не упустить в то же время мельчайшие детали, а менаду тем представляется чрезвычайно трудным, если не вообще невозможным, найти в природе такое средство, с помощью которого одинаково доступно было бы и великое, и малое. Что же касается Вашего красноречия, то как подходят к нему слова Корнелия Тацита, сказанные об Августе Цезаре: «Речь Августа была свободной, плавной и истинно достойной первого мужа»[15]. Действительно, если правильно взглянуть на вещи, то всякая слишком отработанная, слишком отделанная или же подражающая какому-то образцу речь, хотя порой она и может быть великолепной, все же всегда несет в себе что-то рабское и недостойное. Ваша же речь поистине царственна, она течет свободно из своего источника и тем не менее, подчиняясь естественному порядку природы, разделяется на ручьи; она всегда легка и блестяща, и, никому не подражая, она сама неподражаема.

И подобно тому как в Ваших делах, и государственных и личных, добродетель, по-видимому, соперничает с удачей, самые лучшие нравы — со счастливым правлением, Ваши надежды, в свое время терпеливо и благочестиво сдерживаемые, — со счастливым и радостным исполнением их, священная верность супружескому союзу — с благословенным плодом супружества — прекраснейшим наследником, благочестивое и в высшей степени достойное христианского государя стремление к миру — с подобным же стремлением соседних властителей, счастливо и единодушно желающих того же самого, точно так же не меньший спор и соперничество возникают и среди самих дарований Вашего ума, если сопоставить то, что дано Вам в изобилии самой природой, с добытыми упорнейшим учением сокровищами громадной эрудиции и со знанием множества искусств. Поистине нелегко было бы найти за всю историю со времени рождения Христа хоть одного государя, которого можно было бы сравнить с Вашим Величеством по разнообразию и глубине познаний в области наук, как человеческих, так и божественных. Кто вспомнит всех королей и императоров, живших за это время, тот согласится со мной. Ведь кажется, что короли совершают нечто великое, даже если они из вторых рук знакомятся с кратким изложением научных достижений, или сами какое-то время весьма поверхностно занимаются наукой, или, наконец, любят и выдвигают образованных людей. Но чтобы король, родившийся королем, черпал знания из подлинных источников науки, мало того, сам был источником ее — это почти что настоящее чудо. У Вашего же Величества есть еще и то достоинство, что в одной и той же сокровищнице Вашего ума вмещаются как священные тексты, так и светское знание, так что Вы, подобно трижды великому Гермесу, удостоены тройной славы — могущества государя, просветленности священнослужителя и образованности философа. Таким образом, поскольку Вы намного превосходите остальных правителей славой Вашей учености и эта слава по праву принадлежит одному Вам, то справедливо, если она не только будет вызывать восхищение нынешнего поколения или благодаря свету истории окажется передана потомству, но и будет высечена на каком-то незыблемом сооружении, которое бы указывало на могущество великого государя и в то же время представляло образ государя, столь замечательно ученого.

Поэтому, возвращаясь к моему замыслу, я считаю, не может быть более достойного приношения, чем трактат, преследующий указанную цель. Содержание его будет состоять из двух частей[16]. В первой части (правда, менее весомой, но которой, однако, ни в коем случае не следует пренебрегать) речь будет идти о выдающейся роли знания и наук во всех областях жизни, а также о заслугах тех, кто с большой энергией и настойчивостью прилагает все силы для их развития. Вторая же часть (главная в сочинении) имеет целью рассмотреть то, что в этой области уже достигнуто к настоящему времени, а также и то, что еще, по нашему мнению, следует сделать. И хотя я не осмелился бы выделить какую-то науку и особо рекомендовать ее Вашему Величеству, однако я надеюсь, что мне удастся, представив на Ваше рассмотрение множество разнообразных предметов, заинтересовать Ваш царственный ум и побудить Вас по великодушию Вашему и мудрости уделить все лучшее из собственных сокровищ Вашей души на развитие и расширение пределов искусств и наук.

В самом преддверии первой части для того, чтобы расчистить путь и как бы пригласить к молчанию, дабы можно было лучше услышать свидетельства великого значения наук и дабы нам не мешал глухой ропот возражений, я решил с самого начала защитить науки от тех порицаний и пренебрежения, с которыми против них выступает невежество, проявляющееся в разных видах: то в зависти теологов, то в высокомерии политиков, то, наконец, в заблуждениях и ошибках самих ученых. Я слышу, как первые говорят, что знание относится к тем вещам, которые можно допускать только в небольших дозах и осторожно, что чрезмерное стремление к знанию явилось первородным грехом, который привел к падению человека, и что и теперь в нем остается нечто от змея искусителя, так как, продвигаясь вперед, оно ведет к высокомерию. Они говорят, что «знание делает нас надменными» и Соломон считает, что «нет конца сочинительству книг», а длительное чтение — это «страдание плоти», и в другом месте: «В великой мудрости — великая печаль», а «кто увеличивает знание, тот увеличивает и страдание»; что св. Павел предостерегал: «Да не дадим обмануть себя бесплодной философией»[17]; что, кроме всего прочего, по опыту известно, что главными еретиками были ученейшие люди, а наиболее просвещенные эпохи были склонны к атеизму, и, наконец, что размышление над вторичными причинами подрывает авторитет первопричины.

Поэтому для того, чтобы показать ложность этого положения и ошибочность тех оснований, на которых оно строится, достаточно посмотреть на то, что ясно каждому, — защитники этого положения не понимают, что знание, которое привело к падению человека, не было тем чистым первозданным естественным знанием, благодаря свету которого человек дал имена животным, приведенным к нему в раю, каждому сообразно его природе, а тем высокомерным стремлением