Книга Тишина камней - Сергей Савочкин

— Ты не должен бояться меня! Я знаю: ты где-то здесь. Выходи — поговорим, как мужчины. Как родня. Что бы Каб не рассказывал обо мне, я скорблю вместе с тобой. И я не враг тебе! Слышишь?

В громкой речи дяди, под толстым слоем поддельной доброжелательности, таилась хладнокровная жесткость. Возможно, если бы не подожженный дом или свирепый вид его воинов, сын Кабиана поверил бы, но каждый раз, когда воля Ри сдавалась, сила эдды Мельзинги возвращала ученика на место, а глаза старухи вспыхивали недовольством, как при плохо подготовленном обряде обращения к сущим — каранги.

Через какое-то время потрескивания уже угасающего пожара и всеобщего молчания, Коган продолжил:

— Мы похожи с тобой, Рийя Нон. Я знаю, о чем ты думаешь. Потому что был таким же. Я покинул отчий дом, когда был вдвое младше тебя. Каждый день меня тянуло обратно. О тэ ранги ату китея, Ри! Каждый день я жалел о содеянном. Я жил у цнои, как и ты, Ри! И кто же, как не они, знают силу родственной связи? Присоединяйся ко мне! Захочешь в отряд — буду рад. Не захочешь — найду работу по душе. Твой дом не здесь!

Когда стало ясно, что охотник закончил, в толпе загудели. Старейшина прикрикнул, стараясь утихомирить людей.

— Ты ошибаешься, каргхар, — Мельзинга снова вышла из-за спины судьи, говорила уверенно, без тени страха, даже умиротворенно.

Коган искренне удивился:

— В чем же?

— Во всем.

— Вот как? — Вялый жест, и члены отряда стали приближаться к командиру.

— Его дом здесь. — Взгляд старухи затуманился, как бывало во время отрешенных наставлений. — А ты пришел не с добрыми намерениями. Ты прав лишь в одном: о тэ ранги ату китея — с неба виднее. А нити сущих повсюду, нужно лишь уметь их слышать.

Коган вдруг резко, в два широких шага, приблизился к Мельзинге. Борода на лице зашевелилась, показались зубы. Низкорослый телохранитель запрыгнул на лошадь, и конные заняли позиции, окружив людей.

— А ты, значит, слышишь? — Рука охотника потянулась к шее старухи, но отдернулась, и Коган закричал еще сильнее, обращаясь в сторону леса: — Смотри, Ри! Смотри и не говори потом, что я не предлагал тебе выбор! А я предлагаю! Марво динтаф идʼдинио!

Ри похолодел от страха. Оцепенение сковало тело, а глаза расширились от осознания неизбежного. Дядя воззвал к древнему закону цнои, рожденному, как и многие устои их обычаев, во второй эпохе и передающемуся на мертвом языке «жующих». Он гласил, что в ситуациях, когда смерть — вопрос решенный, первым обязан умереть мужчина.

— Рийя Нон! — Терпение дяди иссякало. Он схватил Мельзингу за шкирку и подтянул к себе, чуть приподняв, так, что ноги старухи-обрядчицы касались земли только кончиками пальцев. Выкрикивая, он брызгал слюной и сильно морщился, глаза закатывались все чаще: — Если бы не цнойская дыра, в которой ты живешь, ты бы знал обо мне, потому что в Старых землях каждый знает: Коган Халла не умеет ждать, не способен прощать и не дослушивает оправданий до конца! Поэтому, Ри, никогда не оправдывайся, не проси прощения… — И последние слова он прокричал прямо в лицо старухи, бледнеющее от ужаса: — И никогда не заставляй меня ждать! Марво динтаф идʼдинио, Ри! Выходи! Или же беги и живи, угасая в позоре, пока я не найду тебя и не раздавлю дымящийся пепел подобия мужчины.

Коган отшвырнул старуху и медленно вытянул из ножен меч. Толпа ахнула. Оружие уныло загудело — этот тихий и в то же время жуткий замогильный звук проник в каждую живую клетку и породил предсмертный страх, подкосив ноги, заставив упасть на колени всех жителей Энфиса, вышедших к чужакам. Но сами они не дрогнули, и только илори засуетились, пританцовывая по вымощенной дороге. Коган стянул перчатку с правой руки, прижав ее к лошадиной бочине, тем самым обнажив подвижный металлический прихват с блестящим шаром вместо конечности. Короткий эфес дырой легко наделся на этот шар, щелкнув и заскрежетав. Коган странно, глубоко задышал, будто меч воодушевлял и осчастливливал его.

— Беги, Ри, — прохрипел охотник, резко крутанул рукой с вставленным в протез мечом и искусным взмахом отсек голову стоящей на коленях Мельзинге. Тело свалилось в теплую траву.

Некоторые запричитали, старейшина обронил проклятия сущих, но все раболепно сползлись кучнее. Ри, схватившись за шею, зажмурился и прижался к глиняной стене коровника. Голова кружилась, тошнота кислым комком подступила к горлу.

— Беги, Рийя Нон! — требовательно воскликнул Коган.

И Ри рванул с места, бросившись в темный, колючий лес. Убийцы почуяли среди общего страха панику убегающей жертвы и хотели было пуститься вдогонку, но их предводитель, резко цыкнув, пресек преследование. Коган самодовольно прорычал себе под нос, но так, чтобы остальные услышали:

— О тэ ранги, Ри, я буду за спиной в каждом шевелении листа, в каждом взгляде пролетающей над твоей головой синицы, я буду следить за тобой… о тэ ранги.

Он вскинул меч и громогласно объявил:

— Хеллизия! Эль сэкта!

Соратники по оружию ответили дружным боевым выкриком: «Сэкта!» — эти слова настигли убегающего Ри через нити сущих напуганных жителей Энфиса плачем детей, проклятиями и диким ужасом. Потеряв на мгновение землю под ногами, он зацепил плечом ствол сосны и с шумом грохнулся в ложбину. Слезы хлынули из глаз парня — боль ревущей от стыда души и клокочущего от страха сердца. Он все еще чувствовал конвульсивный трепет Энфиса, нити волнами передавали испуг, смирение, обвинения, и каждый новый всплеск жег сильнее, заставляя вскочить и бежать как можно дальше. Образы охотников тускнели, догоняя серыми вспышками.

С тех пор, как Коган достал свой меч, люди не поднимались с колен. Те же, кто был слаб или стар, и вовсе лежали, скрючившись на земле. Они стонали. Некоторых выворачивало рвотой прямо на себя.

Тот, которого Коган назвал Лиссо, спешился и подпрыгнул с вытянутым языком и перекошенным лицом к трясущемуся судье. Схватил за подбородок и притянул к вытаращенным безумным глазам:

— Что ты сказал? Повтори!

— От имени владетеля Тэи… — губы судьи тряслись, он казался похудевшим. Если у старейшины и теплились надежды на защиту представителя власти, когда отряд Когана только въехал в спящую обитель, то сейчас не осталось ни малейшей.

— Ты только посмотри, Ког! — Лиссо почти вплотную приблизился к судье, колючая щека прижалась к гладкой щеке замершего мужчины, вонь перегара обжигала пересохшие губы. — Ты глянь! Не такой ли искал?

Коган недовольно фыркнул, но подошел на пару шагов, прищурился, рассматривая глаза судьи.

— Пожалуй, — согласился он и достал из-за пояса кинжал с широким, коротким лезвием, затем неторопливо, размеренно отковырял им голубой карг хлазы из перстня, не снимая того с пальца, отшвырнул в сторону, как ненужную безделушку, и, устало вздохнув, приказал: — Достань, засмоли. И разбудите, наконец, Акти!

Лиссо захохотал, запрокинув голову, косички смешно и беспорядочно затряслись. А когда успокоился, одной рукой покрепче сжал подбородок жертвы, а другой достал кортик и воткнул острием снизу под кадык, да так, что судья подпрыгнул, а пупона слетела. Повалил кровоточащее тело на землю, прижал коленом голову и принялся выковыривать глазное яблоко, стараясь не повредить трофей и не отвлекаться на испуганные возгласы.