Книга Воробышек - Олли Ро

В принципе, для тренированного пловца расстояние преодолимое, но воды в озере, несмотря на кажущуюся мертвецки спокойную гладь, коварны и обманчивы.

Девушка, облаченная в легкое черное платье, стояла на пирсе, вглядываясь в мутную темную поверхность, обхватив руками тонкие плечи.

Жутко захотелось приблизиться и самому обнять ее, забывая обо всем на свете.

Под ногами предательски захрустели тонкие сухие ветки, и Ева моментально обернулась.

Бледная.

Даже чересчур.

- Привет, Женева, - говорю, а сам изучаю темные круги под глазами.

Девушка лишь кивнула и не ответила ничего.

- Гуляешь?

Снова кивок.

- Хочешь поплавать? – второй раз уже замечаю, как она пялится – сначала на бассейн, теперь вот на Мрачное.

Молчит зараза. Отрицательно качает головой.

Бойкот мне объявила.

- Не хочешь со мной разговаривать? – спрашиваю в лоб.

Но Ева лишь неопределенно пожимает плечами.

Вот ведь маленькая дрянь!

Вчера не заткнуть ее было, а сегодня молчит, как партизан.

Подхожу вплотную. Гладкие дощечки пирса уныло скрипят под ногами. Стоим у самого края. Один шаг, и с головой уйдем в ледяную черную воду. Практически ощущаю  ее тепло. Тону в аромате волос.

Как же хочется схватить в охапку. Сжать до хруста в тонких ребрах. Выдавить из ее легких отравленный отцовским ртом воздух и наполнить ее собственным вдохом. Собой.

От одной только мысли, что она была с ним… этой ночью… а возможно и утром, скручивает мышцы от боли, как наркомана в ломке.

Медленный вдох-выдох.

- Скучала по мне?

По глазам вижу, что понимает, о чем я говорю. О тех тринадцати месяцах, прошедших с нашей ночи.

Молчит.

Опустила вниз свои холодные серые глазки.

И МОЛЧИТ!

- Что ж ты сука-то такая, Ев?

Мы стоим так близко, но в то же время нестерпимо далеко. Чувствую ее и не касаюсь. Руки в карманы убрал от греха подальше. Светлая ароматная макушка под моим подбородком. Пара сантиметров и коснусь губами мягкого шелка.

Но не двигаюсь, убивая собственные желания, как Ирод Вифлеемских младенцев.

Ее дыхание щекочет мои ключицы, а светлые волосы, развеваемые ветром с озера, скользят по напряженным предплечьям.

Молчит.

Детский сад! Неужели нельзя просто поговорить?! Просто ответить на короткий вопрос?

Скажи «нет», «не скучала», «не вспоминала», Ева! Забей крышку гроба, куда я старательно запихиваю свои наивные чувства!

- Молчишь… - начинаю откровенно злиться и терять всякое терпение.

Поднимает на меня свои ртутные блюдца и кивает «да».

- Что да, Ева? Да – скучала? Да – сука? Да – молчу?

Кивает.

Да. Да. Да.

ОТЛИЧНО! Таки выбесила меня!

Что ж так сложно-то с тобой, птичка?

Но я заставлю тебя со мной разговаривать, малыш!

Хватаю в охапку и легко закидываю невесомое девичье тело в мутную воду, наслаждаясь пронзительным визгом и сладкими звуками собственного имени.

- Егор! – звонко кричит Ева и с головой уходит под воду.

Секунда.

Пять.

Восемь.

Пятнадцать…

ТВОЮ МАТЬ!

Глава 5.

Сбрасываю кроссовки и прыгаю вслед ровно туда, куда ранее бросил Еву, кляня сам себя последними словами.

Мне бы, идиоту, подумать о том, что возможно девчонка не умеет плавать. А еще о том, что на дне могут быть коряги и еще хрен знает что, потому что участок озера, хоть и примыкает к нашему дому и имеет пирс, но вовсе не облагорожен для пляжного отдыха. А сам я здесь плавал уже очень давно. Пожалуй, даже больше года назад.

Эти правильные мысли посещают мою дурную голову слишком поздно. Тогда, когда ничего изменить уже нельзя.

В мутной темной воде открывать глаза бессмысленно – увидеть что-либо нереально. Действую наощупь, интуитивно. Шарю вокруг руками, медленно опускаясь на самое дно.

Ноги утопают в мягком, но отвратительно мерзком иле. Ледяные ключи, бьющие из него, сковывают стопы могильным холодом. Вязкая мертвая пучина уже подобралась к коленям, когда вдруг я ощутил гладкое, твердое дно.

Не земля, не песок… Холодно… Скользко…

Размышлять не остается времени, потому что руки ловят тонкую талию и, оттолкнувшись, я изо всех сил, плыву наверх.

Первой выталкиваю Еву. Выныриваю вслед за ней. По ошалевшим глазам и жадному дыханию понимаю, что она в сознании, просто испугалась, а по хаотичным движениям тонких рук, напоминающим барахтанье беспомощного котенка, осознаю, что плавать маленькая птичка, действительно, не умеет.

Выталкиваю на пирс, вываливаюсь вслед за ней.

Мы лежим на скрипучих дощечках, тяжело дышим. Ева смотрит на вершины сосен, покачивающихся на фоне голубого безоблачного неба. Подбородок ее дрожит, губы плотно сомкнуты, она часто судорожно сглатывает, руки прикрывают живот, а ноги по колено все еще свисают с пирса. Все тело ее покрыто мурашками, сквозь промокшую тонкую ткань проступают затвердевшие от ледяной воды соски. Она вся словно замерла…

А меня придавила бетонная стена из вины и раскаяния.

- Ева, прости, ради бога! – говорю ей, слыша, как срывается собственный голос, - Я не знал… я не хотел… прости…

Девчонка продолжает смотреть прямо перед собой в небо и молча утвердительно кивает.

ТВОЮ МАТЬ!

Как же бесит ее молчание!

- Ева ты как? ОТВЕТЬ МНЕ! – требую я.

Птичка, наконец, отрывается от созерцания вечного и поворачивает голову ко мне, а потом резко приставляет к моему лицу ладошки сжатые в кулачки с оттопыренными вверх большими пальцами.

Классно у нее все!

ОХРЕНЕТЬ!

Зверею.

- Ты можешь мне нормально ответить?! – уровень адреналина в моем теле не позволяет сдерживать эмоции, ору на нее, - Открыть свой рот и ответить?!

«Нет» - кивает она и, закатив устало глаза, отворачивается.

НЕТ!

Ева пытается подняться, но я хватаю ее за запястье. Сам не знаю, почему мне так важно услышать ее голос, важно, чтобы заговорила со мной, ответила, наорала, в конце концов! Это кажется жизненно необходимым, принципиально существенным. Как будто мне надо непременно убедиться, что у нее на месте все зубы и нигде за щекой не припрятан отцовский член.