Книга Будь у меня твое лицо - Фрэнсис Ча

Если все сложится хорошо, еще я отведу Сомин в канцелярский магазин рядом с рынком. На лавочках перед ним соседские дети собираются вместе, чтобы поиграть. Я представляла, как они будут перешептываться о том, какая красивая и интересная у Вонны двоюродная сестра, девочка из Америки.

Вот о чем я тогда мечтала.

Мой отец был в семье средним сыном, а в большом доме в Америке жил младший. Говоря о тете, бабушка неизменно ее принижала, зато, когда приходили гости, всегда выставляла дядины американские подарки на видное место. Блестящая черная камера красовалась на кухонном столе, а из сумочки прямо на пол гостиной случайно могла высыпаться косметика.

Однажды, после того как гости разошлись, она порылась в косметичке и, не найдя свой крем, заявила, что его, должно быть, кто-то унес. В то время самой ценной вещью бабушки был тяжелый тюбик крема для лица с золотой крышкой – его тетя прислала месяц назад. Назывался он «И-су-те Ру-да». Проверив мой шкафчик, она убедилась в невиновности собственной внучки и заявила, что его, должно быть, забрала миссис Джу, чью дочь когда-то отвергли все бабушкины сыновья. Бабушка несколько дней проклинала бедную женщину словами, каких с тех пор мне слышать не доводилось. Больше миссис Джу в нашем доме не появлялась, что меня очень огорчило, ведь она всегда держала для меня в сумочке леденец и одна из немногих относилась ко мне по-матерински. Однажды она увидела меня через дорогу – я стояла напротив канцелярского магазина – и, неожиданно подойдя и обняв, дала мне купюру в пять тысяч вон.

Бабушка всегда яростно сражалась за деньги: иногда с владельцем магазина, который, по ее мнению, обсчитал ее, иногда – с собственными сестрами. Они выглядели, как она, разговаривали, как она, и были такими же скверными. Ее брат – младший из четверых детей – женился на бедной девушке, и брань, посыпавшаяся на нее из уст бабушки и ее сестер, привела к тому, что через несколько лет молодая семья сбежала в Китай.

А вот мой дядя, живший в Америке, не только женился на богатой, но и сумел заработать крупные деньги. С остальными же сыновьями бабушка обращалась как с идиотами – я до сих пор не знаю, чем занимается мой старший дядя. Но больше всего она презирала отца, который окончил хороший колледж, но работал в сфере санитарных услуг. Бабушка всегда говорила мне: величайшая ирония судьбы, что из всех сыновей она приютила ребенка того, который больше всего ее унизил, буквально надругался. По ее мнению, мой отец неудачно выбрал не только работу, но и жену. «Наглая, самодовольная сучка, – отзывалась бабушка о моей маме. – Мне следовало столкнуть ее в реку, еще когда она была беременна тобой».

Лишь спустя долгие годы я узнала, какую непростительную ошибку совершила мамина семья – не отправила бабушке в качестве приданого норковую шубу и сумку, на которые та намекала с момента помолвки. Также мама носила на лице «высокомерное, недопустимое» выражение весь первый год замужества, когда молодая семья была вынуждена жить с ней в одном доме.

На вопросы, почему с ней живу я, бабушка всегда отвечала, что мои родители попросили ее на несколько лет приютить меня, пока отец в Южной Америке. «Понимаете, он менеджер международных проектов, – говорила она. – Они же не могут взять с собой маленькую девочку в полные диких зверей джунгли!»

И вот я подросла и совсем испортилась. Тогда бабушка заявила, что отправит меня в детский дом в другом городе и никто – ни она, ни мои родители – даже не заметит моего отсутствия. «Когда рождается мальчик, девочка становится как холодный рис, – объясняла она. – Пора выбрасывать».

Глаза ее смеялись.

За неделю до приезда моих кузенов бабушка спрятала все подарки тети и дяди. Представить не могу, куда она дела все это добро – должно быть, отнесла в дома своих сестер. Не знаю, родилась ли она такой или ранняя смерть моего дедушки свела ее с ума.

Зато меня восторг накрыл с головой! Мурашки так и бегали по телу, когда я проснулась в день предполагаемого приезда родни. Коротая утренние часы в саду, я представляла себе, как услышу шаги. Но только после обеда, уже сидя дома, я различила за оградой шум машины.

В окно я видела, как они открыли ворота и пошли к дому по каменной дорожке – моя стильно одетая тетя, державшая Хенсика на руках так, словно он младенец, и Сомин в ярко-солнечном платье, прыгавшая с плиты на плиту. Все трое – моя тетя, Хенсик и Сомин – буквально светились, это было видно даже из дома. В счастливых людях есть что-то особенное – их глаза ясны, а плечи расслаблены.

С дядей же все было иначе. Когда он закрыл ворота и посмотрел в сторону дома, по его лицу я тут же осознала: он один из нас. С минуту он стоял на месте, и мне вдруг стало ясно: он не хочет идти дальше.

До сих пор помню солнечное платье моей двоюродной сестры. Оно цветком распускалось от талии – пышно, как ни один виденный мной в жизни наряд, и под стать ему голову Сомин украшал желто-красный ободок с крошечным подсолнухом. А золотые туфельки! Наверное, впервые в жизни я потеряла дар речи от силы одежды.

Пока тетя открывала чемодан с привезенными подарками, бабушка прожигала ее таким взглядом, что сомнений не оставалось: быть беде.

– Можно я покажу Сомин мой огород на территории церкви? – спросила я. Дядя согласился и погладил меня по голове. Он сочувствовал мне – это было написано на лице.

– Он ведь не очень далеко? – спросила тетя, слегка обеспокоившись. – Они сами справятся?

– Это вам не Америка, – стальным голосом отрезала бабушка. – Здесь нет сумасшедших с пистолетами. С детьми все будет хорошо.

– Я тоже пойду! – сказал Хенсик, хватая Сомин за руку.

– Да, вперед, – сказал дядя, глядя на него с такой нежностью, что я отвернулась. Затем дядя встретился со мной глазами, и мы оба всё поняли. Он хотел, чтобы его дети ушли из дома до того, как грянет буря.

– Пойдемте же, – сказала я, подпрыгнув на месте.

К церкви мы направились длинной дорогой, через небольшой холм за домом и несколько магазинов в конце улицы. Я надеялась провести как можно больше времени вне дома – и чтобы как можно больше людей увидели моих дорого одетых двоюродных брата и сестру. Вероятно, подобные мысли я переняла от бабушки. Увы, мы встретили только двоих или троих незнакомых людей, не тех, кого я бы хотела увидеть. Да еще и Хенсик устал.

– У меня ножки болят, – скулил он, пиная обочину. – Я хочу назад к папе. Мне скучно.

Я взглянула на него почти с ненавистью. Все шло не так, как я мечтала! Сомин не очень поддерживала разговор, когда я оживленно рассказывала о монахинях – особенно о своей любимой сестре Марии. Ее больше занимало поведение Хенсика. Он дурачился, то отклоняясь куда-то вбок, то шатаясь из стороны в сторону. «Смотрите, я мертвый слон», – хихикал он, а затем снова начинал ныть.

Вместо того чтобы повысить голос, Сомин тоже смеялась. Я никак не могла понять, почему она все это терпит. Она не выпускала руку Хенсика и, даже когда он вырывался, умудрялась превращать это в игру: «Поймала!» – восклицала она.