Книга Изнанка - Инга Кузнецова

Я не боюсь кануть. Тот, кто не способен к самостоятельной жизни вне какого-либо существа, наверное, и не может ни жить вполне, ни исчезнуть вполне. Я много думаю об этом. Я понял, что существую только в Хозяевах, открывая их особенности. Живу познанием их. Сейчас у меня нет другого смысла и цели. Когда-то я любил Летучего и хотел раствориться в нём, но не смог. С тех пор я выращиваю в себе одно понимание.

Я знаю, что должен любить своих хозяев. У меня это не получается.

Ну так и что ж?

Понимание. Лучше, чем ничего.

6

Я и не существо, и не вещество. Но полусуществую. Мое положение не определено. А что, если я вообще никто? Если я такой же, как страх, переключатель реакций тех, в ком нахожусь? Несмотря на то что у меня есть отростки и возможность свободно думать, я и сам не знаю, насколько я жив, а насколько мёртв.

7

Печаль и утрата смысла – они ведь близки. Я кое-что понял об этом. В мире Гигов слияние печали и пустоты приводит к разрушениям чудовищной силы. А ведь ни печаль, ни бессмысленность даже не причины событий.

Или так: это причины, не предшествующие событиям, а, наоборот, сдвинутые вперёд. Это то, что наступает потом. Точно сдвинутая вперёд реальность пожирает кончик сдвинутой назад реальности. Милая Хозяйка и её жизнь позволили мне увидеть, что во внешнем мире Гигов события могут не вести к чему-то, а быть просто топливом для возобновления каких-то состояний. Наверное, события Гигов могут вообще не иметь никаких причин.

Иногда мне кажется: Гиги могут менять характер своих действий под влиянием не обнаруживаемых ими вещей – и это не обязательно чувства. Агент влияния создаёт какую-то краткосрочную связь существ и объектов; а потом он исчезает из взаимодействия. И остаётся пустота.

8

Мои мысли, может быть, теперь не так прозрачны. В них возникло что-то мутное, тяжёлое, оттягивающее назад. Но открылись пространства и пространства непонятного. У меня не было бы шанса узнать всё это, если бы не приступ, вызвавший нападение будущей Хозяйки на прежнюю. И это нападение не было местью за то, что Плавная утащила полагающуюся Хозяйке пищу. Пища оказалась просто сдёргивателем затаённого страха, разрушающего Хозяйку.

9

Когда на Милую Хозяйку находит облако ярости, кажется, что она не просто боится бездны, а бросает в неё кусок сдвинутой назад реальности, в которой, как ей кажется, она сама сделала что-то не так. Кусок своей жизни и вместе с ним всех, кто её населял. Но для Хозяйки в нормальном состоянии уничтожение живых существ и неживых элементов никак не может быть целью – наоборот, деля на всех свою печальную любовь, она занята заботой.

Выброс ярости куда-то вовне, освобождение от неё – вот единственная цель во время приступов. Возвращение к обычному режиму существования.

Наверное, этой яростью Хозяйка и кормит бездну, чтобы она её не тревожила. Конечно, это странный расход жизненных сил, которых у Милой Хозяйки совсем немного.

Я чувствую: она слабеет. Пора возвращаться в поверхностные слои глотки, хотя это довольно трудно: горло Хозяйки сотрясается, ходит ходуном, издаёт страшные низкие звуки. Яростная буря взбалтывает все полусущества, живущие внутри. Некоторые погибают. Те, что покрепче, становятся ещё крепче.

10

Жизнь Хозяйки делится на два внешних отсека, соединённых цепочкой множественных промежуточных событий и смыслов. Один отсек я называю про себя «шумный» (там суета, незнакомые Гиги, грубые разговоры, грохот падающих неживых элементов внешнего мира), другой – «спокойный».

Именно спокойный отсек принадлежит Хозяйке и Папаню (медленному Гигу, который по вечерам возникает рядом с ней, а потом проваливается в какие-то пустоты). Где-то поодаль находится Лыш; сигналы его присутствия рядом с Хозяйкой довольно редки. Голос Лыша звучит почти на той же высоте, что и голос Папаня. Но характер звуков разный: Папань говорит прерывисто и как бы нехотя, в сухих звуках много выщерблин. Это полуразрушенные, пересохшие звуки. Голос Лыша, напротив, свеж и непрерывен. Он называет Папаня другим именем – «Тец». Гиги любят давать друг другу странные имена.

11

Всё в спокойном отсеке состоит из «личного» и «лишнего». Я часто слышу эти наборы звуков. Первое надо беречь; от второго – избавляться. Иногда мне кажется, что Хозяйка любит лишнее даже больше, чем личное. Во всяком случае, лишнего у неё больше.

«Млчиженщна» – так обращается к Милой Хозяйке Папань, требуя это лишнее убрать. Отношения Хозяйки и Папаня строятся на взаимном непонимании. Но это непонимание каким-то образом им ещё интересно. Интерес точно висит на тоненькой трубке, жилке. Она отмирает, но всё же ещё держится. Хозяйке и Папаню кажется, что они обречены друг на друга. Папань в режиме спокойного существования разговаривает невнятно, и, если бы не Милая Хозяйка, я никогда бы не понял, о чём он говорит.

12

– Э-э…да…вт в наше вре-емя…младёжь вжала ста-аршх.

– Папань, ну хватит! Кха-кхе. Он тебя уважает.

– Млчиженщна! Кда он идёт? К девчке? Или на херву балтлогию?

Издалека влажный голос Лыша:

– Тец, успокойся. У меня всё хорошо.

– Ты ваще пнимаешь, чте к чму? Д мы с тваей матирью…

– Ма, как твой палец? А настроение?

– Палец уже заживает, милый. Настроение, правда, так себе. Папань. Ну перестань. Кха-кха.

– Ма, ты не простыла?

– Не знаю. Немного знобит. Выпью чая с лимоном.

– И чму вас тым учт в этих универ-верстетах? Ты пнимаишь, чт ткое жизь?

– Давай вызовем врача тебе, Ма.

– Не надо. Наш босс этого не любит. Только в крайнем случае. А я нормально. Ап-пчхи!

– Рысчхалась! Детали вы мня!

– Папань, перестань.

– Хрен вам. Млчиженщина! Кте ишачт на ево брзвание? Мею прав! Я мею прав знать, встрчаитси мой сн с девчкми иль нет!

– Кха-кха. У него всё в порядке. Дай ему спокойно позавтракать!

– Млчиженщна! Я хчу знать, нрмальны мый сын иль нет. Мею прав!

– Тец, всё ок.

– Нет, ты ботн иль кто?

– Лыш, не отвечай ему. Возьми бутерброды.

– Млчижнщина! Не вмешвайси, кыда мжчины гварят!

– Спасибо, Ма. Я поем в городе.

– Хорошо, милый. Не принимай близко к сердцу. Кха-кха. Береги себя.

13

И когда она приблизилась к Лышу и прижалась лицом (так они называют ту часть тела-мира, откуда идёт звук речи и куда уходит пища) к его высокому лицу, я был у неё в глотке (я и не спешил уходить вглубь её сладкой и усталой мякоти). Я оторвался от поверхности пузыря на внешней стенке и блаженно плавал в тягучей жидкости, нагретой её речью.

И когда она прижалась к нему лицом и произнесла неизъяснимо мягкие слова, став настоящей и радостной, слабой и любящей, из гортани к нему полетели капли её жидкой любви, потому что любовь и счастье, которые она в этот миг ощущала, до того насытили вязкую жидкость её горла, что эта жидкость целиком превратилась в любовь.