Книга (не)хорошая девочка - Джина Шэй

— Что вы себе позволяете? — вскрикиваю я. Паника? Да что вы знаете о панике? Я вот сегодня познала оттенков восемьсот этой “дивной” эмоции.

— Я спасаю твою сладкую попку, зайка, — ухмыляется мужчина, падая на сиденье со мной рядом. — Или ты хотела остаться под камерами, выйти из роли и спалиться?

Ну… Примерно это я и хотела, наверное, желательно без палева, но было у меня подозрение, что “выйти из роли” и “не спалиться” под камерами было маловыполнимо. Либо то, либо другое. Все сразу бывает только в сказочной стране радужных пони, а я слишком взрослая и циничная, чтобы меня туда пустили.

— К твоему сведению, малышка Софи, твой новоиспеченный благоверный всегда пялится на моих девочек, — сообщает мне Дягилев таким тоном, будто это очень страшный секрет. — Наверняка пялился и на тебя. И если бы ты вдруг решила выйти из образа у входа — он бы все понял. И вполне мог нас догнать. Еще и с ментами какими-нибудь. А по закону я тебе никто и удерживать права не имею. Хоть мне и очень хочется. А Баринов — тебе муж все-таки. Ему бы тебя и отдали. Боря, двери заблокируй.

Я запоздало дергаюсь, соображая, что могла выскочить из машины, но замки щелкают, и все, я в западне. Мою же мать… Все что я могу — это забиться в угол на заднем сиденье и затравленно уставиться на Дягилева.

Он разглядывает меня и усмешка не сходит с его губ. Опасная, хищная, по крайней мере, именно такой она мне кажется.

Позорище. Такой шанс на побег упустила. А ведь я уже прочувствовала, насколько у него сильные руки, так что вряд ли смогу отбиться. Плюс у него еще и водитель имеется, так что рыпайся, не рыпайся, все будет так, как захочет Дягилев. Еще и стекла затонированы, фиг привлечешь внимание хоть кого-нибудь. Нет, побрыкаться, конечно, можно, но… Был бы прок… Ну, когда хоть этот дебильный марафон неприятностей закончится вообще? Только чуть-чуть выдохнула, а оказывается, что пиздец не перешел на запасный путь, не сменил конечную станцию назначения, он мчит ко мне на всех парах, и я сама дура, сама в него вляпалась.

— Смотришь на меня, будто это я тебя по кругу пустить собираюсь, — ехидно замечает Дягилев. Ни единого поползновения в мою сторону он не делает, но это только пока! Наверное…

— А вы не собираетесь? — Мой голос такой тонкий, как у мыши. — Не собираетесь меня…

Сил договорить слово “насиловать” у меня не хватает. Впрочем, кажется, Дягилев понимает это и так. Закатывает глаза.

— Знаешь, зайка, я могу, конечно, тебя все-таки трахнуть, — насмешливо и с легкой вкрадчивостью тянет он, — так и быть, тем более что ты вполне в моем вкусе. Но я это сделаю, если только ты меня очень хорошо попросишь.

Офигеть как это звучит. Настолько бесстыже, что у меня загораются не только уши, мне, кажется, даже кончикам пальцев на ногах неловко от такой откровенной пошлости.

— Не буду я об этом просить, — отчаянно огрызаюсь, стискивая руки на собственных коленях. Да и колени тоже стискивая еще теснее. Капец. Вот как у него вообще язык поворачивается. Он же знает, кто я, и я знаю, кто он, он же должен понимать, что я ни за что… с ним — так точно!

— Значит, придется тебе обойтись без оргазма сегодня, малышка, — пожимает плечами мужчина, — я слишком дорого себя ценю, чтобы брать силой всех дурочек подряд.

— Как нибудь обойдусь, — тихо шепчу я, как-то по инерции, хотя спорить с ним особенно и не собиралась. Но все-таки мне становится чуточку легче. Или не чуточку… Сильно легче.

Дягилев смотрит на меня… Странно. Будто бы даже слегка недовольно.

— Укоротить бы язык твоему благоверному, Софи, — вздыхает он с легким разочарованием. — Если бы он со своими реверансами не полез, ты бы сейчас уже сидела на моих коленях, а я бы уже тебя разогревал.

— Не сидела бы, — без особой убедительности выдавливаю я.

— Ну-да, ну-да. — Он смотрит на меня, насмешливо щурясь, будто видит, что даже я сама себе не верю.

Я бы и рада себе поверить, но, увы, слишком хорошо помню свои мысли в лифте отеля. И до лифта — тоже. Почему? Почему именно Дягилев добился от меня такой реакции? Вот хоть каким-нибудь другим богатеньким придурком был бы, не Дягилевым, о котором мне и думать-то страшно. И о том, что папа узнает, перед кем я ходила на поводке — еще страшнее.

— Что вам от меня нужно? — отчаянно пищу я, пытаясь преодолеть еще один приступ этого наваждения. Не буду я о нем так думать. Не буду, я сказала!

— Я обещал, что помогу тебе добраться до дома, зайка, — напоминает мне мужчина. — Никто и никогда не упрекнет Дягилева в том, что он не выполняет обещаний. Еще вопросы есть?

Не может быть все так просто. Вот не может. Я же знаю, сколько лет они с отцом пытаются утопить друг дружку. Буквально столько же лет, сколько Дягилев вообще присутствует на рынке московских рестораторов. Мне было десять, а о нем уже говорили на ужинах как о каком-то сопливом выскочке, понаехавшем в Москву из Америки. И вот, минуло двенадцать лет, а этот выскочка оказался совершенно непотопляем, а отец почти чернеет, когда при нем упоминают фамилию Дягилева.

— Может, ты все-таки свой адрес скажешь, зайка? Или может все-таки ко мне поедем, соорудим твоему папочке повод для инфаркта? — мягкий голос Дягилева заставляет меня очнуться. Но эту фразу мне приходится осознавать пару минут. Он все-таки намерен меня отвезти? Куда я скажу?

— Лучше остановите машину, — слабо выдыхаю я. — Как-нибудь сама доберусь.

— Сама? Это как? Пешком пойдешь? В таком виде? — смеется Дягилев. — Все-таки хочешь, чтобы тебя кто-нибудь оприходовал по дороге? Так принципиально наставить муженьку рога перед разводом? Так в этом и я тебе пригожусь. Или может, ты передумала разводиться? Если так, можешь снять масочку, мы еще можем развернуться прямо сейчас и отвезти тебя в горячие объятия господина Баринова. И его друзей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Как же он меня бесит, этой своей самоуверенной улыбочкой, взглядом свысока. И тем, что я сейчас от него завишу.

— С чего мне вам верить? — едва слышно шепчут мои губы.

— А я тебя хоть в чем-то обманул? — брови у Дягилева вздрагивают, в лице проступает довольно красноречивая холодность. — Вот скажи еще, что я ничего не сделал, чтобы ты вышла из отеля незамеченной. Ай-яй-яй, зайка, кажется, ты совершенно не умеешь быть благодарной. Так руки и чешутся тебя за это отшлепать.