Книга Вера для чемпиона - Дасти Винд

* * *

Я проснулась от головной боли. В правый висок будто вгоняли иглу. Кололо толчками, отдаваясь в глаз. Такое бывало при смене погоды. Я достала обезболивающее и запила таблетку водой, оставленной с вечера.

Было ещё рано - только светало, и в комнате царили какие-то мутно-рыжие оттенки, словно солнце пробивалось через дым. Я поднялась, потирая шрам, подошла к распахнутому окну и поежилась. По лугу тек туман, истрепанной канвой просачиваясь в лес. Я прислонилась к раме и закрыла глаза. Боль уходила медленно, как дымка - растекалась, истончаясь, и таяла.

Мне показалось, что на мгновение я заснула - все так же, стоя. Вздрогнула, протерла глаза и занялась своими обычными делами в это время суток. К слову сказать, камеры, которые мне обещал Михаил при нашей первой встрече, я так и не нашла - в своей комнате, по крайней мере. Заметила две в прихожей, по одной в коридорах первого и второго этажа, в гостиной. В конечном счете, безрезультатные поиски мне надоели, и на это дело я забила. Книгу, которую мне подсунул боксер, я открывала, даже пробовала читать. Но далеко не продвинулась. Слишком много там было... грязи, и сейчас мне совершенно не хотелось иметь дело с чем-то подобным.

Выскочив на крыльцо, я немного пробежалась на месте и, поняв, что все равно замерзну, вернулась в дом за ветровкой. Довольная, застегнула куртку под самое горло и, выбежав на дорожку замерла. Под яблоней метрах в десяти от меня, стояла девушка в легком цветастом платье бело-розового цвета в тон длинным, до поясницы, волосам. На какой-то миг я решила, что незнакомка - призрак. Но потом увидела перед девушкой трехногий мольберт с холстом, а чуть поодаль - складной стул со спинкой. Вряд ли привидению нужен был бы стул. И все же, чтобы удостовериться, что моя головная боль не закончилась галлюцинацией, я решила подойти к незнакомке. По опавшей за ночь листве шаги мои звучали громко. Девушка обернулась прежде, чем я успела ступить в ее сторону.

- Привет, - и, улыбнувшись, подмигнула. - Не спится?

- Я на пробежку, - лицо девушки показалось мне смутно знакомым. - А вы... Внучка Маргариты Васильевны?

- Есть такое, - незнакомка протянула мне ладонь, перепачканную в красках. - Ой! Простите! Сейчас!

Она попыталась вытащить из кармана пачку салфеток, но уронила их в траву. Я подняла упаковку и протянула ей. Так мы и пожали друг другу руки - через салфетки.

- София.

- Вера.

- О, да мы из одной истории! - видимо, намекая на именины, заметила моя новая знакомая.

- Вроде как. А вам не холодно?

- Давай на "ты". Холодно, но творчество невозможно без страдания, - она снова отвернулась к холсту, тряхнув гривой розовых волос, а я закатила глаза и ответила прежде, чем подумала, стоит ли вообще завязывать этот разговор.

- Тогда бы творцов было слишком много.

- Думаешь? А мне кажется, что сильное переживание подталкивает к творчеству.

- Не всегда. Иногда ты на творчество забиваешь.

София обернулась и пристально посмотрела на меня.

- Ты о себе?

Мне не хотелось идти на откровенность с человеком незнакомым и явно чуточку ненормальным, поэтому ответила я уклончиво.

- Раньше я тоже рисовала.

- Круто!!! - она вдруг засуетилась - полезла в папку, лежавшую на стуле, рассыпала по траве белые листы, а потом, махнув на них рукой, достала из кармашка на спинке стула небольшой потертый блокнот в желтом, кожаном переплете. - Нарисуешь что-нибудь? Эскизик? Набросочек? Ну?

Я с опаской посмотрела на блокнот.

- Пожалуй, нет.

- Пожалуйста!!! Смотри, какая красота вокруг!

Руины в тумане и яблонях выглядели жутко. Мне хотелось на свой луг, к речке и лесу.

- Я давно не рисую.

- Так можно все заново.

Я очень невежливо отвернулась.

- Я вышла побегать. Времени нет.

- Тогда держи! - девушка, схватив меня за запястье ледяной рукой и бесцеремонно сунула блокнот в карман моей ветровки. - Когда будет время, набросаешь натюрморт или пейзажик. А, может быть, даже портрет?

Последний раз я рисовала лет пятнадцать назад - разбившийся самолет, с горящими обломками, раскиданными вокруг чемоданами и телами. Никому не понравилось - ни мне самой, ни психологу, ни бабушке. Вышло слишком реалистично. Но ведь и задание было - рассказать о своих снах. Я постаралась, чтобы меня поняли буквально.

- Покажешь потом? - не оставала Соня.

- Хорошо, - я застегнула карман. С этой ненормальной спорить мне не хотелось.

Я побежала к калитке, а художница крикнула мне вслед.

- Миша просил передать тебе привет!

И неожиданно для самой себя, склонив голову, чтобы никто не видел, я тепло улыбнулась.

Когда я вернулась с пробежки, Софии уже не было в саду. Я думала, что она включила здравый смысл и зашла в дом, чтобы согреться, но и в доме художницы не оказалось. За завтраком я сообщила Маргарите Васильевне о визите ее внучки. Княгиня опустила глаза.

- Она не от мира сего. Эта инфантильность, которую она именует чувством свободы, не доведет ее до добра.

Маргарита Васильевна редко откровенничала со мной, да я и не проявляла любопытства, но сейчас почему-то промолчала, ожидая продолжения.

- Братья всегда знали, что им нужно. Они грезили свободой, независимостью. Хотели денег, уверенности в завтрашнем дне. Всего, чего лишили их родители, - она промокнула губы и швырнула салфетку поверх недоеденного завтрака. - А Соня хотела внимания, любви... Была слишком мала, чтобы придавать значение деньгам. Она и не почувствовала, как изменилась материальная сторона их жизни, когда отец ушел из семьи.

- Ваш сын? - зачем-то уточнила я.

Маргарита Васильевна презрительно посмотрела на меня и процедила в ответ.

- Да. Мой сын, - и резко поднялась из-за стола. Схватилась за спинку стула, на мгновение потеряв равновесие, но устояла, сделав мне знак, чтобы сидела на месте. - Мой сын бросил жену и троих детей без средств к существованию, когда старшему было двенадцать, а младшей - три. Но он мой сын. И всегда им будет.

Она замерла, опираясь ладонью о стол, и глядя в окно - за ним виднелись руины и яблоневый сад.

- Не хотите ли прогуляться? - предложила я.

Маргарита Васильевна в знак согласия медленно опустила голову.

- И захвати книгу, - оттолкнувшись от стола, княгиня поплыла прочь.

Я взяла сборник Куприна (осень располагала к классикам), парочку груш, бутылку воды и бутерброды с любимым творожным сыром Маргариты Васильевны. Все это добро положила в корзину поверх пледа, а медикаменты привычно покоились в сумке через плечо.

К моему несказанному удовольствию, Маргарита Васильевна решила прогуляться у реки. Променад у руин изо дня в день надоел до тошноты. Я ничего хорошего не видела в этих полуразрушенных угрюмых стенах, в осколках кирпича, проросших мхом, в пустых, глухих залах с обвалившимся местами потолком. Даже в свете солнца останки большого дома выглядели темными и угрюмыми, грозящими вот-вот обрушится от одного-единственного удара - кулаком ли об стену, веткой ли по крыше.