Книга 6-я мишень - Максин Паэтро

— Это когда-нибудь кончится? — простонал Джейкоби, устало потирая глаза.

— Получаем имя, — завершил торжествующе Кэппи. — Управляющий дома 1513 уверенно опознал нашего клиента по фотографии. Сказал, что подозреваемого выселили два месяца назад, после того как он потерял работу.

— А теперь, пожалуйста, барабанная дробь и литавры, — добавил Чи. — Имя стрелка — Альфред Бринкли.

Мыс Джейкоби переглянулись. Разочаровывать ребят не хотелось, но что поделаешь?

— Спасибо, Пол. Имя мы уже знаем. Вы выяснили, где он раньше работал?

— Конечно, лейтенант. В книжном магазине… э… «Сэм'с бук» на Мэйсон-стрит.

Я повернулась к Конклину:

— Ричи, улыбаешься, как чеширский кот. Что-то разузнал?

Откинувшись на спинку стула, Конклин слушал нас с самодовольной улыбкой. После моего вопроса он подался вперед, положил руки на стол и с важным видом изрек:

— В базе данных на Бринкли ничего нет. Ни судимостей, ни арестов. Но… — Рич поднял указательный палец, — он служил на базе Пресидио. Провел там два года. Уволен с военной службы по состоянию здоровья в девяносто четвертом.

— Получается, парень попал в армию после того, как побывал в дурдоме? — удивился Джейкоби.

— В том заведении в Напе Бринкли оказался еще подростком, — пояснил Конклин. — Доступа к его медицинской карте того времени нет. Да и в армию у нас берут чуть ли не каждого желающего.

Картина определенно прояснялась. И пусть то, что появлялось из тумана, выглядело страшновато, я знала теперь ответ на вопрос, мучивший меня с самого начала расследования.

Бринкли был отличным стрелком, потому что этому его научили в армии.

Глава 17

На следующее утро в девять часов мы втроем уже были на Мэйсон-стрит, около Норт-Пойнта. В двух кварталах от нас находилась Рыбачья пристань — туристический район, застроенный огромными отелями, ресторанами, прокатными бюро и сувенирными магазинами, рядом с которыми прямо на тротуаре расставляли ценники уличные торговцы.

Не скрою, я волновалась. Мы вошли в просторный зал книжного магазина, и Джейкоби, показав жетон ближайшей продавщице, спросил, знает ли она Альфреда Бринкли. Девушка вызвала дежурного администратора, который спустился вместе с нами в подвал, где представил управляющему складом, смуглолицему мужчине лет тридцати пяти по имени Эдисон Джонс в потертой футболке с надписью «Дюран Дюран» и гвоздиком в носу.

Склад оказался необъятным помещением с бетонными стенами, заставленными разборными стеллажами, поржавевшими металлическими дверьми, открывающимися на погрузочные платформы. Туда-сюда раскатывали рабочие на груженных книгами картах.

— Мы с Фредом были приятелями, — сказал Джонс. — Не то чтобы болтались вместе после работы или что-то в этом роде, но он был толковый парень и мне нравился. Поначалу. А потом у него начались странности. — Он уменьшил звук телевизора, стоявшего на металлическом столе, рядом со стопками накладных и канцелярскими принадлежностями.

— Какие странности? — спросил Конклин.

— Ну, он мог, например, спросить: «Ты слышал, что сейчас сказал мне Вульф Блитцер?» Понимаете? Вроде того что с ним разговаривает телевизор. И еще постоянно подергивался и тихонько так напевал. Люди нервничали. Да и кому такое понравится? — Джонс вытер руку о футболку. — А когда стал опаздывать или вообще не приходить на работу, у начальства появился повод избавиться от него. — Он помолчал, потом стащил с полки коробку и поставил на стол: — У меня остались его книги.

Заглянув в ящик, я увидела солидные тома Юнга, Ницше и Вильгельма Рейха. Между ними втиснулась затрепанная, с загнутыми уголками страниц «Происхождение сознания в процессе краха двухпалатного ума» Джулиана Джейнса.

Я вытащила ее из коробки.

— Это его любимая, — заметил Джонс. — Странно, что Фред за ней не вернулся.

— О чем здесь?

— По словам Фреда, Джейнс выдвинул теорию, что примерно до начала первого тысячелетия до нашей эры полушария человеческого мозга не были соединены между собой и не могли сообщаться напрямую.

— И что с того? — спросил Джейкоби.

— По мнению Джейнса, люди в те времена верили, что мысли приходят к ним извне, что они — распоряжения богов.

— Другими словами, Бринкли… что? Слышал голоса? С ним разговаривали телевизионные боги?

— Как мне кажется, голоса он слышал постоянно. И они говорили ему, что делать.

От слов Джонса у меня по спине пробежал холодок. Со времени стрельбы на пароме прошло больше сорока восьми часов. Ниточек набиралось все больше, но все они вели в никуда, а между тем Альфред Бринкли все еще оставался на свободе. Принимал приказы от неведомых голосов. Разгуливал по городу с револьвером в кармане.

— Вы знаете, где Бринкли может быть сейчас? — спросила я.

— Примерно месяц назад я видел его возле одного бара. Выглядел он не лучшим образом — какой-то всклокоченный, растрепанный. Бороду отпустил. Я пошутил, мол, ты, приятель, возвращаешься в дикое состояние, и у него на лице появилось такое чудное выражение. А еще он ни разу не посмотрел мне в глаза.

— Где вы его встретили?

— Возле бара «По второй» на Джиэри. Фред не пьет, так что, возможно, он жил в отеле над баром.

Я знала это место. Отель «Барбари» был одним из нескольких десятков «туристических отелей», где номера сдавались на почасовой основе — проституткам, наркоманам и всем прочим. От него до канавы один только шаг. Причем совсем небольшой.

Если Фред Бринкли жил месяц назад в отеле «Барбари», то, возможно, он все еще там и сейчас.

Глава 18

Прогноз погоды обещал дождь, но в небе за тонкой молочной дымкой облаков стояло солнце. Вытянув руку перед глазами, Фред Бринкли видел сквозь нее. Сбежав по ступенькам, он направился по темному подземному переходу к административному центру БАРТ, куда часто приходил, когда еще работал.

Сдерживая шаг, чтобы не выделяться из толпы, и опустив голову, чтобы не смотреть на всех этих корпоративных рабов, покупающих билетики, цветы и бутилированную воду, Бринкли шагал по выстеленному знакомыми белыми мраморными плитами полу. Только бы не ловить их сонные мысли. Только бы не встречаться с их бесцеремонными взглядами.

Он встал на эскалатор, но, вместо того чтобы почувствовать себя спокойнее, вдруг понял, что чем глубже опускается под землю, тем сильнее овладевает им волнение, беспокойство, тревога и злость. Голоса догнали его и здесь и теперь наперебой выкрикивали обидные слова, оскорбительные прозвища.

Опустив голову еще ниже, не отрывая глаз от пола, Бринкли запел про себя — ай-яй-яй-яй, БАРТ-а-лито-линдо, — пытаясь приглушить их, вытеснить из головы, заставить замолчать.