Книга Новая Кровь - Роберт Линн Асприн

— Его до сих пор мучили кошмары… — отозвалась Сара.

— Я так и думал. Они знали об этом, Сара, но я пока не знаю, как они узнали об этом. Ответ находится в Низовье, Именно туда я и собираюсь пойти…

* * *

Кейд стоял рядом с ветхим мостом. За мостом лежала его цель — Низовье.

От медленно текущих вод реки Белая Лошадь поднималась отвратительная вонь — запах отбросов, гниения и смерти. Кейд не обращал на этот запах ни малейшего внимания. В конце концов, он вполне мог бы сказать, что здесь пахнет домом.

Кейд был одет в поношенную кожаную одежду для верховой езды и видавший виды плащ. Меч он нацепил так, чтобы тот сразу бросался в глаза, а еще кое-какое оружие спрятал под одеждой. Сейчас Кейд походил на безработного наемника, переживающего определенные трудности, но хорошо владеющего своим ремеслом. Он выглядел достаточно крепким орешком, чтобы шваль Низовья оставила его в покое, и в то же время достаточно неприметно, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Заинтересовать Кейд мог лишь тех, кто заметит его воинскую косу и поймет, что она означает.

Разгадка скрывалась где-то здесь, в Низовье. Сперва, думал Кейд, нужно отыскать Зипа, лидера НФОС, а ныне — одного из старших должностных лиц Санктуария. Но при наличии выбора Кейд предпочитал не иметь дела с властями Санктуария. Точно так же, как было еще несколько человек, с которыми Кейд предпочел бы по возможности не связываться. Например, с этой сумасшедшей, Ченаей, которая набирала себе армию гладиаторов. При мысли об этом Кейд усмехнулся. Гладиаторы! Из гладиаторов получаются неважные солдаты, и уж для чего они вовсе не годятся, так это для уличных боев в Санктуарии. Здесь полно безумцев…

Похоже, Зип допустил несколько ошибок, и НФОС раскололся по меньшей мере на три различные группировки. Основная часть бойцов НФОС осталась верна своему вождю, но некоторые, менее патриотично настроенные или более тщеславные, предпочли пойти своим путем. Кейд проверил версии, связанные с деньгами. В городе, подобном Санктуарию, существовало только три быстрых способа сделать деньги: проституция, наркотики и работорговля. Все здешние публичные дома находились под контролем, являясь важной частью экономики Санктуария Что же касается работорговли, ее, похоже, и поныне контролировал Джабал. Впрочем, по улицам ползли слухи о какой-то новой организации.

Но что бы это ни была за организация, она еще не существовала в то время, когда Террел попал в ловушку.

Значит, наркотики. Слабый след становился таким же ясным, как мощеный тракт. Кейд сильно сомневался, что его брату могло нравиться такое положение дел. Вряд ли это совпадало с представлениями Террела о революции. Но цели революции подверглись пересмотру, и новые правила игры были установлены здесь, в Низовье.

За последние несколько лет большинство банд Низовья заматерели и из подростковых шаек превратились в организованные преступные группировки. Правила в этом королевстве нищих банда под названием Продувные Бестии. Эта банда отхватила себе изрядный кусок Низовья — весь прежний участок Кейда, если не больше. Когда-то эта банда была частью НФОС, но в последние месяцы вышла из его состава и взяла в свои руки некоторые дела, которые прежде шли исключительно через Зипа. Теперь эта банда держала в руках третью часть наркоторговли Санктуария.

Ну что ж, если понять, на каких принципах строится организация, все сразу становится яснее ясного. Теперь Кейду нужно было найти Бестий и выяснить, кто приказал расправиться с его братом. Узнать, почему они это сделали. А потом заставить их расплатиться за содеянное.

Кейд небрежной походкой пересек мост, не подавая вида, как бешено колотится его сердце, и ничем не выказывая охвативших его отвращения, боли, отчаяния…

Он медленно пошел в сторону их старого дома. Самая суть его личности отчаянно пыталась защититься от мира, который проплывал сейчас у него перед глазами. Для всех своих обитателей и для любого пришельца Низовье было воплощенной болью. Пока Кейд петлял по заваленным отбросами улицам, вокруг него разворачивался оживший ночной кошмар. Взрослые были пустыми оболочками, бесцельно двигающимися неизвестно куда, а дети грязны и неухожены. Прохожие брели, не глядя по сторонам; похоже, их заставляли двигаться пустые желудки, требующие хоть чего-нибудь съедобного.

Но это было еще не самое худшее. Улицы были застроены полуразрушенными хибарами, в которых влачили жалкое существование их обитатели. Маленькие девочки и мальчики предлагали свое тело за кусок хлеба. И, конечно, всюду пахло кровью. Она стыла на стенах, текла из разверстых ран и отражалась в глазах каждого несчастного ублюдка, бредущего по пустым улицам. Похоже, любой из них был отмечен хотя бы одним уродливым шрамом — напоминанием о том моменте, когда его тело встретилось с отточенной сталью… или с летящим камнем… или с чужим кулаком.

Кейд содрогнулся. Худшее? Что значит «худшее»? Это слово не имело здесь смысла. Кровь? Голод? Нет, болезнь — даже не болезнь, а порча текла в жилах у здешних обитателей. Их тела были покрыты шрамами и лишаями, глаза сочились гноем, легкие разрывал кашель. Вся их жизнь была медленным приближением к смерти.

Вот что было сердцем и душой Низовья. Смерть. Она обрушивалась на здешних жителей с самых неожиданных сторон, и от нее не было никакой защиты. Именно это произошло с его матерью: она изматывала себя работой и отказывала себе в еде, чтобы детям доставалось больше. Это в конце концов и убило ее! А может, измотала какая-нибудь из многочисленных болезней? А может, причина была в страхе? Нет, незадолго до смерти мать была выше всего этого. Выше отчаяния. Выше надежды…

Для нее, как и для многих других, это было унижением. Постоянный, бесконечный стыд неудачника, человека, потерпевшего поражение. Ненависть ко всем тем вещам, которые ей приходилось делать, чтобы выжить. Кейд до сих пор помнил ту ночь, когда она впервые продала себя мужчине. Потом она долго мылась в кадке, позаимствованной у более удачливого соседа. Он тогда запнулся, наткнувшись взглядом на ее наготу. Вода в кадке была красной от крови, а мать все терла и терла свое тело, и клочья содранной кожи плыли по розовой воде, словно опавшие листья.

У Кейда вырвался короткий всхлип. Нет, он не плакал. Он вообще плакал всего два раза в жизни. Первый раз — когда бедный Террел пришел домой с переломанными пальцами, сжимая в распухших, непослушных руках обломки грифельной доски. А второй раз…

Мать умерла, когда ей был тридцать один год. На вид ей можно было дать гораздо больше. Кейд хорошо это помнил. Слишком хорошо. Ее некогда пышные черные волосы поредели и стали седыми, кожа покрылась морщинами от грязи — в этом свинарнике от нее просто невозможно было избавиться, — а глаза сделались такими тусклыми и пустыми, какими в жизни не бывали. Кейд помнил глухой звук, раздавшийся, когда окоченевшее тело матери сбросили в неглубокую нищенскую могилу. Этот звук стоял у него в ушах неотступно, день за днем, все время, пока он брел через преисподнюю, брел с руками, красными от крови людей, которых он освободил для той или иной судьбы.