Книга Стократ - Марина и Сергей Дяченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мир так опасен. Мир так хрупок. Мир.
Под гулкими сводами он прошел в ворота, свернул направо, повинуясь чутью, и через несколько минут стучал в дверь крепкого маленького дома у внутренней стены. Ему открыла женщина в белой свободной рубахе, с младенцем на руках.
Услышав запах молока, девочка проснулась и раскричалась.
– А тощая какая, – недовольно сказала женщина, беря младенца на руки. – Где взял, старик?
Стократ удивился.
– В лесу, – ответил, не задумываясь. – Я не такой старик, молодка.
– Вижу, – она пристроила своего ребенка на кровати и взялась распеленывать девочку. – А седой, как лунь… Что же, в лесу дети на ветках растут?
Наконец-то развернулось одеяло.
– Кожа-то белая какая, как молоко, – удовлетворенно сказала женщина. – Твоя?
– Нет.
– Вижу, что нет, ты смуглый… А ладная какая девчоночка, красавица вырастет… Что стоишь?
– У меня есть деньги, – сказал Стократ. – Я могу оставить сразу… за несколько лет.
Женщина прищурилась:
– Это хорошо… А властителю что скажем? Откуда приплод, а?
Стократ пожал плечами.
– Ладно, – женщина засмеялась. – У меня этот пятый, а где пятеро, там и шестая, не пропадем…
Она вдруг весело подмигнула:
– Грану скажу – тоже его! Он счета не ведет, пока щедрый…
– Спасибо, – сказал Стократ.
– Как зовут ее? – женщина приложила младенца к груди, и девочка принялась сосать, будто сто лет не ела.
– Мир.
– Хм. Миранда? Мирабелла?
– Просто Мир, – сказал Стократ.
* * *
Выходя, он задержался на дворе у входа в замок. Оглянувшись, вытащил меч, воткнул в землю между корней чахлой березы:
– Стой здесь, пока не пойдешь на дрова. И каждый год в день смерти вдовы – плачь, убийца!
Клинок очистился и погас. Береза качнула ветками, будто пытаясь что-то сказать. Стократ спрятал оружие и направился к воротам.
Вчера он набрал в лесу белостайки и снегошвейки, и еще разных трав, о которых знал, что они отбеливают кожу. Выкупал девочку в отваре, бормоча заклинания.
Она сделалась белая, как земля, закрытая облаками. Но Стократ знал, что облака когда-нибудь разойдутся, и то, что известно ему, станет известно многим.
И он знал точно, что в этот момент будет рядом и не подпустит даже близко властителя Грана. Что никто не посмеет прикоснуться к Мир, что не будет ни пожаров в Лесном Краю, ни войны на Лысом Взгорье, ни девичьей комнаты, превращенной в тюремную камеру.
Я заберу ее из замка через пару лет, думал Стократ. Пусть только подрастет. Не носиться же мне по свету с грудным младенцем.
За эти годы я что-то придумаю, думал Стократ. В конце концов, человеческая жизнь тоже конечна. Почему мы так удивляемся, узнав, что конечен Мир?
До конца света еще много времени, думал Стократ. Еще пока она повзрослеет. Еще пока постареет. Я позабочусь о том, чтобы до последнего дня своего она была в безопасности, и никогда ничего не боялась, и была любима…
Он шел, впервые чувствуя облегчение, и не задумывался о том, что судьба не открывается никому.
Даже тем, кто вершит судьбу Мира.
– Где эта девочка теперь, что с ней стало?!
Потрескивал огонь. Внутри светлого круга было спокойно и тепло, снаружи, за границей света и тени, помещался смертельно опасный лес, и это был образ мира, понятный всем людям, но чужой для Стократа. У него не было теплого дома, он никогда не чувствовал себя в безопасности и никогда не боялся темноты.
– Она жива, – сказал Стократ. – Иначе мы с тобой не разговаривали бы… Сейчас ей восемь лет. Она играет с мальчишками, бегает, лазает по деревьям, этот ребенок совсем не похож на ту девушку, которую я помню… Я смотрел, как она возится на берегу реки, и каждую минуту у меня сердце лопалось: она может упасть в воду и утонуть. Свалиться с дерева и сломать шею. Лошадь может наступить на нее. Мальчишки, с которыми она играет, мастерят игрушечные мечи и могут ее поранить.
– Ты был на землях Гран? – спросила старуха.
Стократ кивнул.
Старуха восседала у огня – не готовила ужин, не подбрасывала поленья и даже, кажется, не грелась. Она сидела у огня, как будто светлый круг от костра был единственным местом в мире, где ее еще терпели; Стократ помещался по другую сторону костра на широком низком чурбачке. Носки его сапог дымились, высыхая: весь день он шел по мокрому лесу, перебирался через болото, вброд переходил речушку. Старуха жила далеко от людей: отчасти потому, что не любила их. Отчасти потому, что они ее ненавидели.
– Ты хотел забрать девчонку, – сказала старуха.
Стократ кивнул снова:
– Хотел. И хочу. Мне очень хочется увезти ее… и запереть. Спрятать ото всех. Чтобы она жила одна в какой-нибудь берлоге, не видела никого, кроме меня, и так росла. Мне очень хочется обшить подушками стены ее комнаты, укутать девчонку ватой, связать ради ее безопасности… Когда я понял, как сильно мне этого хочется, я бежал оттуда сломя голову. Послушай: что же мне делать?!
Старуха долго молчала.
Когда огонь стал угасать, она положила на дрова полено, похожее на скрюченную подагрой черную руку:
– Создатель либо смеется над нами, либо сам не знает, что творит… Что за насмешка такая – записать судьбу Обитаемого Мира на коже одной девчонки!
Стократ посмотрел в небо. Искры летели вверх, но высокие облака делали небо непроницаемым.
– Зачем? – старуха сжала губы. – Что за проклятье?
– Мир – не проклятье.
– Неужели благословение? – старуха остро поглядела на него сквозь костер.
Стократ не ответил.
– Сегодня не видно звезд, – сказала старуха другим голосом. – Тебе никогда не кажется, что сверху за нами наблюдают?
– Не кажется, – отозвался Стократ. – Я знаю это совершенно точно.
Звезды
– Командир, мы в зоне поражения.
– Продолжайте выполнять маневр.
– Есть, продолжаю…
– Командир, мы под огнем!
– Щиты к бою. Маневр!
– Пресвятая мать… Это конец…
– Щиты!
– Командир, у нас три пробоины… Командир?
* * *
– Слезай, купец.
Место для засады было выбрано превосходно. Впрочем, вся дорога через Гулькин лес считалась идеальным местом для ночного промысла. Двое впереди, двое сзади, поваленное дерево поперек тропинки – и все, кричи или не кричи.
