Книга Рукопись, которой не было. Евгения Каннегисер – леди Пайерлс - Михаил Шифман

Уже стемнело, когда мы пришли на вокзал и подошли к нашему поезду. Вагон был забит битком, в основном местными мужчинами, большими, смуглыми и усатыми. Мы с трудом протиснулись внутрь. Мне удалось втиснуться между двумя «джигитами», но больше во всем вагоне мест не было. Несколько человек стояли в коридоре или сидели на огромных баулах. Первые сорок минут, от Владикавказа до Беслана, Руди провел на ногах возле меня. За эти сорок минут я успела рассказать ему всю свою жизнь от начала до конца. Мне казалось, что он слушает внимательно, но …

После Беслана Руди в растерянности крутит головой по сторонам. Его взгляд падает на деревянную багажную полку под потолком, оставшуюся незанятой. Он тут же на нее забирается, привязывает себя поясом к полке, закрывает глаза и мгновенно засыпает. Его щеки слегка порозовели, он мерно дышит и слегка причмокивает во сне губами, как ребенок.

Я посмотрела на Руди и вдруг подумала: «Этот мужчина для меня. Я хочу провести с ним всю оставшуюся жизнь».

Поезд останавливается в Кисловодске, все выходят, а Руди все еще безмятежно спит. Мне пришлось будить его. Вскоре выяснилось, что из всей моей жизни, которую я выложила перед ним за те сорок минут, он запомнил только начало. Я обиделась. Это была наша первая ссора.

– Но, Женя, – сказал он, – я же безмерно устал, прости меня. Давай ты расскажешь все сначала.

В Кисловодске нас ждали серое небо и дождь, который то лил как из ведра, то моросил. В перерывах между дождями мы ходили, взявшись за руки, по старому городу… Вот, посмотрите, дача Твалчрелидзе, а вот слева дача балерины Кшесинской… Кстати, никакого отношения к Кшесинской она не имеет.

Руди рассказал мне о своей семье, об отце, Генрихе Пайерлсе, который был директором, а потом членом управляющего совета крупной компании Allgemeine Elektrizitätsgesellschaft (Всеобщая электрическая компания) в Берлине. Когда Руди исполнилось тринадцать лет, его мать умерла от рака. Вскоре появилась мачеха Эльза, с которой он не очень ладил. У Руди была старшая сестра Анни и старший брат Альфред.

– Ты знаешь, Женя, Альфред недавно женился, его жену зовут Ниной, так же, как и твою сестру. Она русская, до свадьбы работала секретаршей в советском торгпредстве в Берлине. Он познакомился с ней на улице, чуть не наехав на нее на повороте.

Позднее я с ней подружилась. Она оказалась очень милой женщиной, теплой, импульсивной и привлекательной. Некоторые детали моей прошлой жизни могла понять только она.

Однажды, когда мы бродили в горах, пошел ливень, мы мгновенно вымокли до нитки. Спрятались в гроте, сидели, прижавшись друг к другу, пытаясь согреться.

Руди, если бы ты знал, как мне было страшно тем вечером в Кисловодске отпустить тебя одного в Минеральные Воды! Но я так устала, так ужасно устала, что подумала: «Если я поеду с тобой, тебе придется тащить не только три чемодана, но и меня». Помнишь ли ты наш последний ужин в Кисловодске, серое небо и музыку в саду?

Прошло всего две недели с тех пор, как я увидела Руди в Одессе. И вот уже пора расставаться. Паули не терпел опозданий, а Руди еще надо было заехать в Харьков, куда его пригласил с докладом тогдашний директор Физтеха Иван Васильевич Обреимов, а потом в Ленинград. Руди хотел обсудить кое-какие физические вопросы с Френкелем. Кроме того, в последнюю минуту он признался мне, что хочет попросить Якова Ильича пригласить его в Ленинградский физтех в марте следующего года.

– У меня будут каникулы, я пообещаю Френкелю прочесть несколько лекций по квантовой теории твердого тела. Как ты думаешь, Женя, он согласится?

Я ничего не ответила, но про себя подумала: «Буду думать об этом каждый вечер». Я уговорила Руди, когда он приедет в Ленинград, зайти на Моховую и познакомиться с моими родителями и сестрой. Я им тут же написала. И он действительно зашел, правда не в первый день, а седьмого сентября.

Посадив Руди на поезд в Харьков, я отправилась в Гагры. Комната была заказана заранее, еще в эпоху «до Руди». Честно говоря, мне нужно было на какое-то время остаться одной, чтобы прийти в себя. 12 сентября в Гаграх я получила письмо от Руди из Ленинграда. Всего несколько строчек: «Побывал у твоих родителей, познакомился с сестрой. Замечательные люди, так тепло меня приняли. Да, совсем забыл, я договорился с Френкелем».

«…договорился с Френкелем… договорился с Френкелем… договорился с Френкелем». Что ему ответить?

Гагры, 13 сентября 1930 г.

Дорогой Руди!

Это моя вторая попытка, первое письмо, которое я написала утром на берегу моря, лежало на камне. Тут набежала волна, много пены. Было очень весело, но письмо было таким длинным-длинным… Дорогой, я боюсь, что и это будет тоже длинным, и прошу прощения за то, что тебе нелегко будет прочесть его. Тебе будет трудно понять его, но я ничего не могу сделать: у меня нет ни почтовой бумаги, ни словаря, ни ручки с чернилами, а сейчас уже вечер. Не знаю точно, сколько времени, поскольку я живу без часов, но, наверное, около 11, луна еще за горой, а моя лампа никуда не годится. Поэтому еще раз прости меня. Вчера я получила твое письмо, и я благодарю тебя серьезно, очень-очень серьезно, потому что теперь я думаю, что была для тебя не просто «приключением» – одной из многих других девушек, которых ты знал или узнаешь в будущем. Конечно, я думала об этом и раньше, потому что, если бы я так не думала, я не должна была бы давать тебе мои губы и руки, они слишком «чисты» для «приключения». Но я не была уверена, и это было очень грустно в какие-то минуты. Теперь все о’кей. Боюсь, что в наших долгих беседах ты не понял, что я понимаю под «серьезным». Попробую объяснить еще раз. Это не так страшно, как ты думаешь, дорогой.

Серьезно – это когда человек тебе дорог, когда ты его любишь не для своего собственного удовольствия или счастья, не для себя, но для него. Когда ты любишь не потому, что тебе нечем больше занять себя, а потому, что не можешь не любить, когда любовь не приключение, но счастье само по себе, прекрасное и глубокое, нечто очень серьезное, а не игра.

Серьезность – только первый шаг к совместной жизни. «Навсегда» – это фикция, но в данный момент «навсегда» – это когда ты хочешь сказать «остановись, мгновенье». Конечно, мы не можем знать, что случится завтра, но мы можем желать такого будущего… твое желание любить меня всегда – самое прекрасное, о чем я могу тебя просить.

Дорогой, ты спрашиваешь меня, что я понимаю под этим словом? Я хотела бы связать наши жизни, а для тебя не так? Ведь это логическое завершение любви. Если я люблю мужчину, я хочу быть всегда рядом, знать все о его жизни, рассказать ему о всех моих интересах, видеть его, когда мне хочется, и т. д. Я бы не смогла есть, если он голоден, обладать чем-то, чего у него нет… Это и означает брак: когда я не могу жить без человека, я выхожу за него замуж. Я знаю тебя только две недели, но я люблю тебя, и это ужасно, что тебя здесь нет.

Мне так много хочется тебе сказать. Я хочу знать о тебе тысячу вещей. Шесть месяцев – это очень долго, но, возможно, если мы будем писать письма, будет лучше, два письма в неделю, а? Обо всем в нашей жизни. Работа, спорт, книги, танцы, новые люди… Ты знаешь теперь моих родителей, мой город, мою семью и мой дом. Я знаю о тебе гораздо меньше, но все же кое-что знаю, поэтому нам будет легко писать письма, и мы будем чуть-чуть вместе. Дорогой, в твоем ответном письме – о том, как ты в Берлине, особенно, что происходит в Симоновском институте[12]. Я расскажу тебе о Гаграх в следующем письме, из Ленинграда; надеюсь, что оно будет лучше, потому что в Ленинграде у меня есть словарь. Сейчас уже ужасно поздно, а завтра мне ни свет ни заря идти за билетом в Ленинград. Доброй ночи, мой дорогой мальчик, мне хотелось написать тебе много «философских вещей», но это так трудно, писать философски. Да? А вокруг такая красота: море, луна и большущие звезды, падающие в море…