Книга Восемнадцатый лев. Тайна затонувшей субмарины - Алексей Смирнов

Еще одна странность – наличие обозначений на рубке. Известно, что с началом войны Сталин издал приказ, согласно которому номера, обычно наносившиеся краской, следовало замазать. Как нам рассказали в Главном штабе ВМС России, возможно, речь идет об упущении. Нам не хотелось бы верить в версию, предложенную шведскими военными. На телепередаче, посвященной необычной находке, Сорена Мореля обвинили в недобросовестности. Якобы он специально подложил знаки “С”, “2” и “8” к лодке, чтобы привлечь к ней внимание СМИ и заработать на своем открытии. Специалистов удивляет и то обстоятельство, что оба люка лодки – носовой и кормовой – оказались открыты. Это категорически запрещено во время походов и, как сообщили “КП” в ленинградском клубе ветеранов подплава, подобная небрежность иногда допускается лишь в условиях полной безопасности на родной базе».

Подписала заметку собственный корреспондент «КП» в Стокгольме Н. Алексеева.

Юра вообще-то скептически относился к современной прессе, но тут был вынужден констатировать, что в крошечный объем эта Н. Алексеева вложила максимальное количество информации и все – по делу.

– Теперь ты найдешь лучшее применение своей лакейской профессии, чем обучение нырянию разных нуворишей на модных курортах, – сказала бабушка в своей обычной пренебрежительной манере. – Тебе нужно поехать в Швецию и достать со дна у подлодки горсть земли. Наконец-то у твоего деда на Серафимовском кладбище будет что-то подобное могиле. Я уже заказала памятник.

Замешательство на лице Юры она истолковала по-своему и положила на стол потертое кожаное портмоне:

– Ты мог бы сделать это бесплатно, все же ты мой единственный наследник и все это – взмахом руки она обвела комнату – достанется тебе, но я знаю, что в вашем мире все меряется на деньги. Поэтому я кое-что продала. Здесь пятьсот долларов. Думаю, этого будет достаточно.

Откуда эта злость? Каждый раз Юра не мог найти объяснения «берлинской стене», по выражению мамы, которую бабушка воздвигла между собой и ими. Его так и подмывало ответить резкостью, сообщив, что этих денег хватит разве что на аренду катера и снаряжения, за все остальное ему придется платить самому, но он сдержался, щадя ее гордость.

– Хорошо, – сказал он, – но мне нужна хотя бы неделя на подготовку. На лодку в Швеции нырнуть – не в Летний сад прогуляться сходить.

– Спасибо. Я знала, что ты не откажешься, – голос бабушки заметно смягчился. – Пойду сделаю чай, я к твоему приезду пирог испекла. Яблочный, твой любимый.

При упоминании о пироге Юру невольно передернуло: бабушка была никудышной поварихой и кулинаркой, но в приготовлении этого фирменного блюда превосходила свои худшие качества. На столе ожидалось появление приторно-сладкой плохо пропеченной массы, которую можно было использовать в качестве универсального клея. На конспиративном языке матери и сына это изделие называлось «южным поцелуем». Бабушка рассказывала, что в ноябре 1946 года ее и несколько других зэчек отрядили на работу в колхоз и председатель наградил их двумя килограммами сахара и мешочком муки. В лагерь приносить продукты с воли запрещалось, и они устроили пир, пустив весь сахар на приготовление пирога из гнилых падалиц, собранных в саду возле сарая, где их держали.

Бабушка отправилась на кухню готовить чай, а Юра устроился на драной кушетке в бывшей своей комнате, прямо под выставкой, посвященной Бергу, – желтые фотографии, грамоты и прочее (экспозиция домашнего музея навечно заняла место битлов и ролингстоунс, постеры с которыми Юра повесил над койкой в седьмом классе). На специальной полочке под грамотой от 1 мая 1941 года «За второе место по гимнастике на флотских соревнованиях» лежали черные пластмассовые очки со стеклами «-2», дедовы запасные. По версии бабки, их ему вручил сам командующий Балтийским флотом «За отличные стрельбы», причем это событие обсуждалось на всех флотах, от Балтийского до Тихоокеанского.

«Ты только можешь представить, какой силой воли и талантами обладал этот человек, если ему, единственному близорукому, разрешили служить на боевом корабле, тем более субмарине, – не раз говаривала бабка, произнося «субмарина» с каким-то старомодным иностранным акцентом, точно «аэроплан». – Ведь в те времена на советском флоте медицинские требования были высочайшими, это я как врач профессионально утверждаю. Не то что у самураев, где даже летчики-камикадзе в очках летали».

Усилием воли Юра заставил себя отодвинуть тень деда, заполнявшую собой всю квартиру. Он закрыл глаза и в очередной раз попытался понять, что за интригу затеял старикашка Стиг Стремстад, с которым он познакомился в Таллине еще в конце 80-х. Тогда каждый в ожидании апокалипсиса пробавлялся чем мог, от металла до торговли гуманитарными пайками Бундесвера. Юра пристроился в магазинчике военного антиквариата «Солдат удачи» в Старом городе, напоминавшем осенью, когда завершался полевой сезон «черных» поисковиков, пункт приема металлолома. Помещение было завалено ржавыми касками, остовами винтовок и гильзами различного калибра, среди которых рылись финские коллекционеры и начинающие бандюки из местных, еще не скопившие первоначального капитала для приобретения приличного оружия. Обычно они брали копаную дрянь и потом с усердием образцовых пэтэушников доводили ее до ума. Многим это удавалось, если судить по полицейской хронике тех лет: передел собственности происходил с помощью револьверов и ППШ столь жуткого вида и технического состояния, что при нападении одинаково рисковали и жертвы, и киллеры.

Главный бизнес, впрочем, шел не на крупногабаритном металлическом ломе, а на мелочах – немецких наградах и знаках отличия, которые штамповали в бывших мастерских Балтфлота в Палдиски, и листовках, отпечатанных на настоящей старой бумаге в одной литовской типографии.

Тогда и заглянул в магазинчик пожилой шведский турист в темных очках, прослышавший от своих финских знакомых о любопытной лавчонке. Посетитель повертел в руках пожелтевшую немецкую листовку размером с четвертинку тетрадного листа – такие заряжали в пропагандистские мины, – понюхал бумагу и вдруг сообщил на приличном русском языке:

– Хорошая работа. Но края должны быть обгорелые, и не хватает запаха машинного масла.

Юра и проныра-швед понравились друг другу, и уже через полчаса, распивая в подсобке бутылку водки, договорились о совместном бизнесе: швед обещал брать оптом плакаты и листовки, если поставщики доведут их до кондиции. Дело успешно шло около года, пока партнер не лажанулся из-за своей склонности к глупым розыгрышам.

Юра к тому времени уже знал, что старик Стремстад – знаменитый шпион, отмотавший десятилетний срок за работу в пользу ГРУ. СЭПО, где он дослужился до капитанского чина, никогда бы его не расколола, если бы он сам не подставился.

«Юноша, послушайтесь совета старого волокиты. Никогда не дарите женщинам дорогих подарков. Лучше прослыть скрягой, чем расплачиваться за свою щедрость свободой. Дамы – коварные и злопамятные существа, умеющие очень хорошо считать», – делился Стремстад с Юрой историей своего провала, вкушая эстонскую огненную воду в полюбившейся ему подсобке, заваленной стопками заплесневевших и не находивших сбыта книг мировых классиков («Превосходное напоминание о том, что ценить надо лишь сиюминутные маленькие радости жизни!» – цитата из Стремстада).