Книга ОСВОД. Хронофлибустьеры - Виктор Точинов

Затем профессорские речи вновь стали понятными. И даже весьма интересными. Оказывается, исследуемый экземпляр по всем признакам принадлежал к классу земноводных, да только не земных. В нашем мире истинный гермафродитизм наблюдается из всех классов позвоночных лишь у рыб. А существо со Славянки оказалось гермафродитом в чистом виде: могло размножаться или с партнером, причем выступая хоть в мужской роли, хоть в женской. Или могло без затей оплодотворить собственную икру, наплодив несколько тысяч своих генетических близнецов, по сути клонов.

И вот тогда-то Лернейская проявила интерес, причем нешуточный.

– В каком состоянии половые органы? – быстро спросила она, перебив профессора на полуслове. – Оно давно размножалось? И когда примерно ожидался бы следующий брачный период?

Мне тоже стало не по себе от возможных перспектив: несколько тысяч крохотных (поди-ка отличи беглым взглядом от заурядных головастиков), но быстро растущих личинок…

Профессор объяснил: мужская часть у Славянского головастика, судя по всему, всегда находилась в боевой готовности, сперматозоиды вырабатывались постоянно. А вот яйцеклетки, проще говоря икра, очень далеки от зрелости. Новая партия едва начала развиваться в организме. Есть основания полагать, что последний раз существо размножалось около месяца назад, плюс-минус неделя.

Мы с Лернейской переглянулись, и, наверное, мой взгляд был полон неизбывной тоски… Потому что кто будет отлавливать всю земноводную ораву? Уж не госпожа вице-директор, понятное дело. Даже если утки, чайки и хищные рыбы значительно проредят эту армию, на выходе получится несколько сотен копий нашего знакомого… А он и один сумел натворить немало. Если, конечно, действовал в одиночку и все пожары – дело лишь его лап.

– Этот экземпляр съедобен для нашей фауны? – спросила Лернейская и я понял, что наши мысли движутся параллельно. – Не для микрофауны – для птиц, для рыб, для других земноводных?

Профессор вновь завел что-то, пересыпанное сложными терминами: о клеточных мембранах, аномально утолщенных в сравнении с обычными, о строении эпителия… Я понимал с пятого на десятое.

– Самую суть, пожалуйста: их личинок будут у нас жрать или нет?!

Произнося эти слова, Лернейская чуть-чуть, самую малость повысила тон. Но и этого хватило. Погорельский немедленно отбросил рассуждения и четко доложил:

– Жрать, как вы выразились, их можно, отравление не грозит. Но усвояемость питательных веществ окажется минимальной. То есть значимым звеном пищевой цепочки гипотетическим личинкам не бывать. Проще говоря, их станут от беды глотать очень голодные птицы или рыбы, при отсутствии другой, более калорийной пищи. Сами же они будут вполне способны к эффективному питанию нашей флорой и фауной.

Мы вновь переглянулись. И взгляд мой, уверен, стал на порядок печальнее.

Но в этот момент профессор словно бы решил исправиться и слегка подкорректировал неутешительную картину, уже рисовавшуюся перед мысленным взором. Сообщил, чем питался поджигатель, терроризовавший «Балтнефтепром». При жизни он был всеядным – и в желудке обнаружились остатки растительной пищи и моллюсков, нашему миру не принадлежавших. И другие, переваренные в значительно меньшей степени, уже местного происхождения. То есть за несколько часов до гибели головастик потрапезничал в своем родном мире. А позже подкрепился в нашем.

Уже легче… Возможно, дело обойдется без поисков многочисленного земноводного потомства. Искать и латать ведущие в наш мир мышиные норки тоже не сахар, но занимается этим по крайней мере не ОСВОД.

Больше ничего особо значимого профессор не сказал. Меня лично заинтересовал лишь один момент – оказывается, погибшие головастики будут в нашем мире нетленны, гнилостным бактериям их утолщенные клеточные мембраны не поддадутся. Любопытная информация, но не имеющая практической ценности.

На этом лекция завершилась, других вопросов у обоих слушателей не нашлось, – и я решил, что вскоре мы распрощаемся и с Погорельским, и с его вотчиной.

Вновь угадал лишь наполовину. Лернейская действительно поблагодарила профессора за проделанную работу и он нас покинул. Но вслед за тем отправились мы с г-жой вице-директором отнюдь не к выходу, – куда-то дальше, в глубь Бюро.

Глава 5. Полет над гнездом квакушки

Здесь было прохладно. Я помнил, что микроогранизмам, отвечающим за гниение, наш головастик «не по зубам», но порядок есть порядок: биологические экспонаты полагается хранить в холоде. А после, если не отправляются на утилизацию, – в емкостях с формалином.

Выглядело существо – после всех стараний Погорельского и его сотрудников – относительно прилично: все разрезы аккуратно зашиты, никакой торчащей в стороны требухи. Теперь я мог рассмотреть его гораздо внимательнее, чем тогда, на берегу Славянки, на бегу и впопыхах. Кое-что я тогда не отметил, – например, что между пальцами «рук» тоже имелись перепонки, полупрозрачные и небольшие, почти атрофировавшиеся.

И еще один момент показался странным: на безволосой башке никаких следов ее вскрытия. Порылся в памяти: нет, ни слова о мозге существа Погорельский не произнес, а ведь это важный момент… Непонятное упущение.

Старательно осмотрев уродца со всех сторон – и глазами, и налобным объективом – я решил, что дело сделано, свои визуальные впечатления ЛБ получит.

Но все только начиналось…

Для начала я ощутил легкое покалывание в висках – признак установившегося ментального контакта. Потом в голове прозвучал голос Лернейской, воспринятый не ушами:

«Других я прошу в таких случаях отвернуться… Но ты, Дарк, уже все видел».

И она выпрастала конечность из-под мантии.

Ну да, уже видел… Но привыкнуть к такому зрелищу едва ли когда-то смогу.

Пропорциями и гибкостью «рука» Лернейской напоминала щупальце. Да только не бывает щупальцев, делящихся на концах на несколько частей, таких же гибких и ловких, напоминающих пальцы… Причем на концах некоторых псевдо-пальцев – тогда, в «Морском Прибое» я не успел этого заметить – какие-то крючочки, отросточки, словно бы инструменты, предназначенные для вовсе уж ювелирных манипуляций. И все это хозяйство находилось в движении – большие и малые отростки двигались, сгибались и разгибались…

Хватательный агрегат госпожи Лернейской лег на голову существа, распластанного на секционном столе, плотно обхватил. Ни дать ни взять – знаменитый лицехват. Мне показалось, что некоторые отростки глубоко вдавились в отверстия, обозначавшие ноздри и уши существа. Впрочем, не уверен… не приглядывался, наблюдал за происходящим краем глаза. Но объектив повернул так, чтобы ЛБ рассмотрел все в деталях.

Некоторое время ничего не происходило. Лернейская неподвижно застыла, лицо напряжено, на нем проступили капельки пота. Покалывание в моих висках продолжалось, ментальный контакт не был разорван. Но ни мысленно, ни вслух г-жа вице-директор ничего не произносила.

А затем все исчезло: и Лернейская, и секционный стол с черным телом уродца, и комната с кафельными стенами…