Книга И как ей это удается? - Эллисон Пирсон

Мне позарез нужно улизнуть и позвонить в офис, но куда денешься от Александры Лоу, принимающей восторги по поводу игры Дженевьевы и баварской сдобы домашней выпечки. Александра берет один из «моих» кексов, подозрительно тычет пальцем в холмик сахарной пудры, после чего целиком отправляет угощение в рот и объявляет приговор сквозь фонтан крошек:

— Рош-шкош-шные кекшы, Кейт. Фрукты вымачивала в бренди или в вине?

— Капелька того, капелька другого — ну, ты понимаешь.

Александра кивает:

— На будущий год неплохо бы спечь рулет. У тебя есть хороший рецепт?

— Нет, зато я знаю, где есть. В соседнем супермаркете.

— Ха-ха-ха-ха! Отлично. Ха! Ха! Ха! Александра — единственная из известных мне людей, кто смеется, будто по книжке читает. Безрадостно и монотонно, в такт тряся плечами.

Так. В любую секунду жди вопроса, не перешла ли я на неполный рабочий день.

— Ну, Кейт, уже перешла на неполный рабочий день? Нет, значит. По-прежнему весь день на работе. Боже правый! Не представляю, как ты справляешься. Просто не представляю. Клэр, я как раз говорила Кейт, что не представляю, как она справляется. А ты можешь себе представить?

19.27

Нелегкая это штука — быть ангелом. Усталость наконец берет верх над Эмили, и я прикидываю, что могу пролистнуть три страницы — она и не заметит. Срочно нужно расчистить завал в электронном ящике. Однако стоит мне смухлевать, как сонно прикрытые глаза ангела распахиваются.

— Ты ошиблась, мамочка.

— Разве?

— Помнишь, там еще Пиглет прыгает в кармашек к Кенге? А ты пропустила!

— Боже мой, правда?

— Ну ничего, мамочка. Можно начать с начала.

20.11

Автоответчик переполнен. Прокручиваю сообщения. Грассирующий баритон выходца из западных графств сообщает, что фирма «Квик Той» готова ответить на мой запрос относительно задержки рождественских подарков. К сожалению, в связи с беспрецедентным спросом ваш заказ будет исполнен только к Новому году.

Господи, что за люди!

Следующее сообщение — от мамы — занимает почти всю пленку. Не в ладу с техникой, мамуля все еще привычно молчит после каждой реплики, оставляя место для ответа. Звонила она, чтобы успокоить. Не волнуйтесь, я прекрасно справлю Рождество и без вас. Уж лучше бы поплакалась — не так было бы больно за нее. Убийственный удар, за столетия доведенный матерями до совершенства: сначала они заставляют тебя почувствовать себя виноватым, потом ты злишься, что тебя заставили чувствовать себя виноватым, отчего тебе становится еще хуже.

Я отправила почтой книжечки для Эмили и Бена и кое-какие мелочи для тебя и Ричарда. Надеюсь, подойдут. Мамуля всегда боится, что не угодит.

После бледного упрека мамы особенно приятно услышать жизнерадостный голос Джилл Купер-Кларк, желающей мне счастливого Рождества. Прости, в этом году с открытками не вышло, рабочая хренотень завертела (смешок), зато новый сотрудник у меня теперь — вылитый Дирк Богард. Целую. Позвони как-нибудь.

Напоследок раздается начисто лишенный чувства голос, до того ледяной, что я его едва узнаю. Бывшая коллега, брокерша Джанин. Джанни оставила работу в прошлом году, когда фирма ее мужа взмыла на волне рынка акций и Грэм отхватил состояние того уровня, что позволяет прикупить яхту «Табита», среди бывших владельцев которой значится кузен Аристотеля Онассиса. Когда Джанин еще работала, мы регулярно обменивались опытом, как держать оборону семьи, не прекращая ежедневных вылазок в стан мужчин под прицельным снайперским огнем. Теперь Джанин — член клуба натуралистов, изучает преимущества домашнего овощеводства. Диванные чехлы у нее имеются летние и зимние, и их смена происходит четко в соответствии со временем года; а недавно она систематизировала семейную фотоисторию, разложив все фотографии по пухлым альбомам, и те красуются на журнальном столике в ее малой гостиной, источая ароматы натуральной кожи и самодовольства. Когда мы с Джанин общались в последний раз, я поинтересовалась, чем она занимается. «Да так, ничем особенным. С горшками вожусь, цветы пересаживаю — ну, ты понимаешь». Нет. Я не понимаю. Цветочные горшки и я? Нас друг другу не представляли.

Джанин желает знать, появимся ли мы у них на новогоднем обеде. Извиняется за беспокойство. Извинения в голосе нет и в помине. Она явно брызжет слюной от возмущения, что ее приемом посмели пренебречь.

О чем речь? Какой такой новогодний обед? Пять минут экскаваторных работ на столике в прихожей приносят результат — под рекламными листовками, сухими листьями, одинокой коричневой варежкой и прочим обнаруживается кипа нераспечатанной рождественской почты. Перебираю конверты, пока не нахожу нужный, надписанный каллиграфическим почерком Джанин. Внутри — фотомонтаж с Джанин, Грэмом и их безупречными детьми плюс приглашение на обед. Просьба ответить до 10 декабря.

За неимением другого выхода я выбираю привычный: виню во всем Ричарда. (Его вина не очевидна, но кто-то же должен нести ответственность, иначе жизнь станет невыносимой.) Рич полирует коленями кухонный пол, мастеря для Бена северного оленя из картона и чего-то мягкого, подозрительно смахивающего на недостающую варежку. Я заявляю, что мы дошли до последней стадии социального остракизма.

— В обществе принято заранее отказываться от приглашений, которые не собираешься принимать!

На меня вдруг накатывает отчаянная тоска по невозможному: превратиться бы в женщину, которая отвечает на письма без задержек, на плотной кремовой бумаге с изысканным бордюром. Причем авторучкой, а не разлохмаченным на конце фломастером, выуженным из портфеля Эмили.

Рич пожимает плечами:

— Не бери в голову, Кейт. Эдак ты с ума сойдешь.

Возможно. Но неплохо было бы иметь выбор.

23.57

Ванная. Лучшее место на земле. Сложившись пополам, освобождаю ванну от резиновых утят, затонувшего корабля и магнитных букв — без своих гласных коллег, спущенных в унитаз, согласные образовали по-хорватски злобно шипящую абракадабру (скрцзчк!). Отдираю от края сморщенную, чуть влажную одежку Барби, припахивающую чем-то смутно знакомым — похоже, головастиками, после чего приподнимаю за угол резиновый коврик, и его присоски после некоторого сопротивления отлепляются, издав возмущенный чмок.

Затем обыскиваю шкафчик в поисках чего-нибудь расслабляющего для ванны — масла лаванды, морского огурца, бергамота, — но подобная роскошь у меня всегда в дефиците, так что приходится довольствоваться пузырьком с многообещающим названием «Жизненная сила». Наконец пускаю воду. Горячую. Настолько, что мое тело в первый момент принимает ее за холодную. Откидываюсь на спину и замираю, как сытый крокодил, высунув из пены один нос с раздувающимися ноздрями. Смотрю на женщину в быстро запотевающем стенном зеркале и думаю, что это ее время, которое она имеет право провести в одиночестве (общество потрепанного динозавра Барни, неуклюже булькнувшего в воду с края ванны, не в счет).