Книга Дар - Даниэла Стил

Все напоминало им об утрате, все бередило свежую рану.Бывали мгновения, когда боль словно бы утихала, но чаще всего для каждого изних она была почти невыносимой.

Тренер по хоккею видел, что с Томми происходит что-тонеладное; перед зимними каникулами это заметила и одна из учительниц.

В первый раз за все время учебы в школе он совершенно недумал о своих отметках — без Энни эта сторона жизни, подобно всем прочим,потеряла для него значение.

— Уиттейкер совсем выбит из колеи смертью своейсестренки, — как-то раз сказала классная руководительница Томмиучительнице математики. Они сидели в школьном кафетерии и пили кофе. — Ясобиралась на прошлой неделе позвонить его матери, а потом встретила ее вторговом центре. Она выглядит еще хуже, чем он. По-моему, они слишком тяжелопереживают смерть своей чудной деточки.

— А кто это переживет легко? — сочувственнооткликнулась учительница математики.

Она сама была матерью и не могла представить себе, как бывынесла такое. — Что, у Томми совсем плохи дела? Он завалил какой-нибудьпредмет?

— Пока нет, но все идет к этому, — честно ответилаклассная руководительница. — Он всегда был одним из лучших моих учеников.

Я знаю, как высоко ценят образование его родители. Его отецдаже как-то обмолвился, что собирается отправить его в колледж Айви Лиг, еслиТомми захочет и сможет туда поступить.

Теперь у него это вряд ли получится.

— Я уверена, что он может выправиться.

Ведь прошло совсем немного. Со временем боль утихнет. Даймальчику шанс. Я думаю, что мы должны оставить его и его родителей в покое ипосмотреть, как он закончит год. Мы всегда можем позвонить им, если Томмидействительно не сдаст экзамена или запустит какой-нибудь предмет.

— Я просто смотреть не могу на то, как он мучается.

— Может быть, у него сейчас просто нет выбора. Можетбыть, в нем происходит что-то серьезное, какая-то внутренняя борьба завыживание. Наверное, это для него сейчас главнее. Может быть, я не должна этогоговорить, но в жизни есть более важные вещи, чем история или тригонометрия.Пусть мальчик переведет дыхание и восстановит душевное равновесие, мы должныпомочь ему чем только можем.

— Уже три месяца прошло, — напомнила класснаяруководительница. — Пора бы уже примириться с потерей…

Был поздний март. Эйзенхауэр уже два месяца жил в Беломдоме, вакцина Салка против полиомиелита успешно прошла испытания, Люсиль Боллнаконец-то родила своего широко разрекламированного ребенка. Жизнь стремительношла вперед — но только не для Томми Уиттейкера. Его жизнь остановилась вместесо смертью Энни.

— Знаешь, если бы это был мой ребенок, я бы за всюжизнь с этим не смирилась, — мягко сказала более добросердечнаяучительница.

— Я понимаю.

Обе помолчали, думая о своих семьях, и к концу ленча решилиоставить Томми в покое на некоторое время.

Но его угнетенное состояние заметили все.

Казалось, что его вообще ничего не интересует. Этой веснойТомми даже не играл в баскетбол и бейсбол, несмотря на увещевания тренера. Онперестал прибираться в комнате и делать уроки; в первый раз за всю жизньперестал ладить со своими родителями.

Да и они сами совершенно не ладили друг с другом. Мама ипапа постоянно спорили, и не было момента, чтобы один из них не выговаривалкакие-нибудь претензии другому. Супруги Уиттейкер перестали мыть машину, выкидыватьмусор, выгуливать собаку, оплачивать счета, отправлять чеки, покупать кофе,отвечать на письма. Это все потеряло для них смысл — казалось, что единственнымзанятием для них стали постоянные споры. Отца никогда не бывало дома. Маманикогда не улыбалась.

И никто не говорил друг другу ни одного доброго слова. Онивыглядели не печальными, а скорее озлобленными. Они словно были смертельнообижены друг на друга, на весь мир, на жизнь, на судьбу, которая так жестокозабрала у них Энни. Но об этом они никогда не говорили — лишь вздыхали ижаловались по любому поводу, например из-за непомерно большого счета заэлектричество.

Томми избрал для себя самый легкий выход и просто перестал сними общаться. Большую часть свободного времени он проводил в саду, сидя наступеньках заднего крыльца и размышляя. Он начал курить. Иногда даже пил пиво.

Весь месяц шли дожди, и один вечер плавно перетекал дляТомми в другой — все те же " ступени, все то же пиво, все тот же «Кэмел».

Он чувствовал себя ужасно повзрослевшим и однажды дажеулыбнулся мысли о том, что, если бы Энни сейчас его увидела, она бы его неузнала. Но сестренка не могла его увидеть, а его родителей больше не волновало,что с ним происходит и что он делает. И потом, ему уже исполнилось шестнадцать.Томми вырос.

— Меня мало волнует, что тебе уже шестнадцать, МэрибетРобертсон, — сказал одним мартовским вечером отец своей шестнадцатилетнейдочери.

Дело было в Онаве, штат Айова, в двухстах пятидесяти миляхот того места, где Томми с банкой пива сидел на заднем крыльце своего дома,рассеянно наблюдая за тем, как ветер пригибает к земле когда-то посаженные егоматерью цветы, теперь заросшие сорняками.

— Я не разрешу тебе надеть это легкомысленное платье. Ипотом, что это за боевая раскраска? Немедленно смой косметику и переоденься.

— Но, папа, это весенний бал, — запротестовалаМэрибет. — И все девочки красятся и надевают короткие выпускные платья.

Подружка ее брата два года назад, то есть как раз в еевозрасте, выглядела гораздо более вульгарно, чем она, и даже отец не мог с этимпоспорить. Но она была девушкой Райана, а Райану было позволено все. В отличиеот Мэрибет он был мальчиком.

— Если ты вообще хочешь сегодня выйти из дома, тыдолжна надеть скромное платье.

В противном случае ты останешься здесь и будешь вместе сосвоей матерью слушать радио, — пригрозил строгий отец.

С одной стороны, Мэрибет не особенно тянуло на вечер, но, сдругой, среднюю школу оканчивают только раз в жизни. Лучше уж остаться дома,чем идти на выпускной бал в платье, которое сделает ее похожей на монашку; но исидеть с родителями у радиоприемника ей совсем не хотелось.

Мэрибет одолжила платье у старшей сестры своей подруги, ионо было ей немного велико, но все равно казалось прекрасным.

Сшитое из переливчатой голубой тафты, с заниженной талией икоротким жакетом-болеро сверху, оно прекрасно подчеркивало ее формы, которымиона отнюдь не была обделена, и именно против этого, вне всяких сомнений, папа ивозражал.

Вдобавок Мэрибет надела туфли на шпильках, которые, будучина размер меньше, сильно жали ей, но она готова была это стерпеть, лишь бывыглядеть красивой и взрослой.

— Папа, я не буду снимать жакет, — попыталасьнайти она компромисс. — Я тебе обещаю;