Книга Краденое счастье - Елена Колядина

– Это, конечно, меняет дело!

– …«Правдой», – припомнил подробности Геннадий Павлович. – Помылся. Стал собираться домой. Хвать – трусов грязных нет. Я сразу почему-то подумал, что вместе с газетой их выбросил. Как сейчас помню: вышел из мыльного, подстелил под ноги на пол газету. Обтер ноги грязными трусами и, видно, тут же их и бросил. Да-да! А потом сгреб газету не глядя и кинул в ведро. Главное, я через некоторое время хватился. Но что я должен был делать? Спросить у банщицы, не видала ли она «Правду» в трусах… в смысле трусы в «Правде»? Как-то несерьезно.

– Вот именно – несерьезно. Любовь совершенно не умеет обращаться с деньгами.

– Надежда, если мы сейчас не дадим Любушке уйти своим, выбранным ею путем, она уйдет в себя. Мы ее потеряем!

Уже целый час Люба слушала, как мама и папа спорили за стеной. Она вернулась домой под вечер – парашют унес коляску довольно далеко. Как только Люба въехала на кухню, родители поняли: что-то случилось. Нос Любы обгорел на весеннем солнце, и загар выделялся красным треугольником. Волосы слиплись, джинсы и кроссовки покрылись пылью, руки грязные, как у торговки овощами, да еще и попа застряла в продранном сиденье. Но больше всего родителей напугали глаза Любы – бессмысленные, блестящие, возбужденные.

– Любушка, что с тобой? – взволнованно вскрикнули мама и папа.

– Ты связалась с наркоманами? – догадалась Надежда Клавдиевна.

– Тебя… кто-то… обидел? – вскинулся Геннадий Павлович.

Люба подъехала к рукомойнику и плеснула на лицо холодной водой.

– Папа, растопи титан, я хочу помыться.

– Кто это сделал? – вцепившись в стол, сдавленным голосом спросил Геннадий Павлович.

– Что сделал?

– Втянул тебя в наркоманию! – закричала Надежда Клавдиевна.

– Надругался над тобой! – закричал Геннадий Павлович.

– Почему – надругался? Я не могла сама спуститься. Он меня обнял и помог слезть. А потом коляску тоже снял и посадил меня.

– Откуда снял?! – шумел Геннадий Павлович.

– С джипа.

– Ты попала в автоаварию! – вскричали Надежда Клавдиевна и Геннадий Павлович. – На тебя джип наехал?!

– Нет, это я на него упала сверху.

– С моста, что ли? Говори толком, Люба!

– Да вы же мне слова вставить не даете! Я летела с парашютом…

– С моста?!

– Из самолета. Я прыгнула с парашютом. Парашют отнесло от поля. Я упала с коляской на крышу джипа, вернее, на багажник. В джипе ехал прекрасный человек – Николай. Коля…

Речь Любы замедлилась, глаза опять стали бессмысленными…

Надежда Клавдиевна держалась за сердце. Геннадий Павлович медленно опустился за стол.

– Мы долго разговаривали. Коля очень переживает за судьбу нашего сущика. Я думаю, он – эколог. А потом он обнял меня, взял на руки и опустил с джипа на землю. Папа, растопи титан, мне нужно помыться, потому что я уезжаю в Москву. Мама, где диск с моими песнями?

Люба развернула коляску и поехала в ванную. Геннадий Павлович взял с подоконника газету и спички и покорно пошел за дочерью. В ванной он засунул газету в топку, поджег ее и принялся подкладывать лучину. Он молча брал поленья и колол их на чурочки, засовывал чурки одну за другой в огонь, пока не заполнил топку. Огонь затрещал, зашумело в тяге. Люба набрала воздуху и спросила напряженным голосом:

– Папа, если бы ты был мужчиной…

– Здрасте. А я – кто? – обиделся Геннадий Павлович.

– Я имею в виду, если бы ты был посторонним мужчиной… Как ты думаешь, мужчина может влюбиться в такую, как я?

– В кого и влюбляться, если не в тебя! – убежденно произнес Геннадий Павлович. – Ты у меня самая красивая в мире! Добрая, умная, талантливая, певица!

– Все родители так говорят, – грустно произнесла Люба.

– Нет, не все! Если бы я был мужчиной!.. – с жаром начал Геннадий Павлович.

– Здрасте. А ты – кто? – засмеялась Люба.

– Я имею в виду, если бы я был посторонним мужчиной, я бы тоже, как этот твой Николай, ни минуты не раздумывая, увез тебя с собой.

Люба отвела глаза.

– Потрогай, не нагрелся еще?

Геннадий Павлович дотронулся до титана.

– Теплый. Давай мойся, а то кипяток скоро пойдет. Николай за тобой когда заедет? Нам ведь познакомиться надо.

– Познакомитесь, конечно, – соврала Люба. – Ой, я полотенце забыла. Скажи маме, чтоб принесла.

Люба разделась. Уцепилась за металлическую трубу, укрепленную под потолком вдоль ванной, и, подтянувшись, перенесла тело на деревянный настил около ванны. Затем с помощью рук перекинула обе ноги, оперлась ладонями на края ванны и опустилась на дно. Открыла кран в титане и вытянулась под струей теплой воды.

«Слезла наконец-то, – проворчала коляска. – Я ведь не молоденькая, чтоб и с парашютом, и по шоссе сколько верст!»

– Любушка, это я, – постучалась Надежда Клавдиевна.

Она положила возле ванны полотенце, белье и хотела было что-то спросить. Но увидела продранное сиденье коляски.

– Дай-ка зашью скорее! А то Николай твой увидит, скажет: вот так дела! Хороши родители, девку замуж отдают, а коляска рваная. Но я, Люба, сразу тебе свою позицию говорю: я против, чтобы ты прямо сейчас уезжала. Поживите сперва у нас! Мы этого Николая и знать не знаем. Вдруг – нате вам! Дочку увозит. Что за человек? Может – плохой?

– А вдруг – хороший? – засмеялась Люба. – Мама, ты не беспокойся. Я ведь не маленькая!

Надежда Клавдиевна вздохнула и покатила коляску прочь. На кухне они с Геннадием Павловичем опустились на колени по обе стороны колес и взялись за дело: Надежда Клавдиевна приложила к сиденью кусок вырезанного из старой сумки кожзаменителя, а Геннадий Павлович снял подлокотник и подножки и принялся протирать и смазывать штыри.

– Не пущу я Любовь в Москву! – высоким голосом сказала Надежда Клавдиевна, сделав очередной нервный стежок суровыми черными нитками. – Любовь – не для Москвы. В Москве – одна суета да обман. Не пущу!

– Рано или поздно это должно было случиться, – примиряюще произнес Геннадий Павлович.

– «Коля», – передразнила Надежда Клавдиевна дочь. – Кто такой – Коля? Кто за ней в Москве этой ухаживать будет? Кто ей титан растопит? Да Коля этот небось и дров наколоть не умеет.

Мимо кухни проползла на бедре, волоча ноги в старых серебристых лосинах, Люба. Мокрые волосы еще больше придавали ей сходство с русалкой.

Геннадий Павлович и Надежда Клавдиевна дружно выдохнули:

– С легким паром, Любушка!

Вскоре отец завез к Любе начищенную, смазанную коляску. Люба закрыла глаза, делая вид, что спит.