Книга Хозяин моей судьбы - Бьюла Астор

Роми коснулась ладонью своего стриженого затылка и сверкнула довольной улыбкой. Однако тут же помрачнела и доверительно сказала:

— Прическа — это отдельная история. Всю жизнь у меня на голове, было черт знает что, а поскольку я ужасно хотела понравиться матери, мне пришлось постричься и покраситься.

— Даже покраситься? — хмыкнул Клод. — Ну, уж это‑то зачем?

— Если бы вы видели меня полгода тому назад, то не задавали бы таких вопросов. А мама… мама такая красивая на папиных фотографиях… Я боялась разочаровать ее…

— Если она настоящая мать, то приняла бы и полюбила своего ребенка, каким бы он ни был, — резонно заметил Клод.

— Ясное дело. Думаю, она бы и приняла. Но мне хотелось, чтобы она имела возможность гордиться мной!

А как можно гордиться лохматой, близорукой и толстой дурнушкой? — мысленно закончила она. Клод, кажется, удовлетворился ее ответами.

— И все‑таки пойдемте пить чай! — громогласно объявил он и, подхватив Роми под локти, извлек девушку из деревянной ловушки.

— Не обижайтесь, что накричала на вас, — чуть смущенно сказала Роми, приглаживая разорванные брюки. — Слишком сильное потрясение… Мы с отцом так надеялись на эту встречу. Мать ушла от нас, когда мне не было еще и семи лет. И тогда я впервые увидела отца плачущим. Он прорыдал несколько дней. Представляете, какое это было испытание для маленькой девочки?

— Думаю, что да, — негромко отозвался Клод.

— Мне эти дни показались целой вечностью. Хорошо еще соседи жалели и кормили меня все это время. Если бы не они, я, пожалуй, умерла бы от истощения…

Роми не стала рассказывать, как вернулась из соседской квартиры в дом к отцу. Тот сидел за столом, уставленным бутылками из‑под виски, и глотал пьяные слезы. Испуганная его странным поведением, непонятным запахом, исходившим от него, девочка забилась в уголок гостиной и, глядя на отца широко раскрытыми глазами, впихивала в себя сладости, которыми щедро одарили ее соседи. Иногда она пыталась заговорить с отцом, утешить его, но тот грубо отталкивал ее и продолжал рыдать, уткнувшись лицом в заваленный объедками и залитый виски стол…

— Да, многое вам пришлось перенести, — чуть дрогнувшим голосом заметил Клод.

— И все‑таки отцу, я думаю, было еще хуже. Мать была для него всем — его миром, его душой, его жизнью. Бедный папа! Он стал совсем другим человеком после того, как она ушла от нас.

Глаза Клода недобро сверкнули.

— Есть такие женщины, которые притворяются жертвами, а по сути своей являются хищницами, — заметил он. — Они вползают к своему несчастному избраннику в душу, лишают остатков разума и, рано или поздно, тем или иным путем, загоняют в гроб.

— Отец после ухода матери пристрастился к выпивке, — неохотно призналась Роми, — и это, конечно же, послужило причиной того, что он никак не мог найти постоянного места работы. Пьяниц, в строительном деле не терпят. Впрочем, худо‑бедно, но дела стали понемногу налаживаться. Поначалу помогали друзья отца и соседи. Ходить за покупками и готовить пищу я научилась очень быстро. Для такой работы, слава Богу, не требуется великого ума.

Клод крякнул с досады:

— Это что же, получается? — спросил он сквозь зубы. — Отец свалил на малолетнюю дочку всю домашнюю работу?

Роми отрицательно замотала головой.

— Это была его не вина, а скорее беда! — с горячностью заявила она. — Папа впал в хроническую депрессию. А когда мне исполнилось пятнадцать, он упал со строительных лесов и с тех пор прикован к инвалидной коляске. Нетрудно представить, как человек после такого несчастья должен относиться к жизни, в которой ему никогда и ни в чем не везет.

— Представить нетрудно, — кивнул угрюмо Клод. — Хотя, как мне кажется, ему совершенно определенно повезло с дочерью…

Роми покраснела и поспешила продолжить:

— Он обожал мою мать. Боготворил. Несмотря ни на что! По вечерам мы сидели вдвоем, и он рассказывал о вечеринках, на которых они были вместе, о том, как она притягивала к себе людей, какая она остроумная, пленительная, ошеломляюще красивая. — Роми грустно улыбнулась. — Только зачем я вам все это рассказываю? Вы с ней встречались и знаете ее лучше меня.

Она с затаенной надеждой взглянула на него, словно ожидая продолжения, но Ларош лишь уклончиво кивнул в ответ.

— Да, я с ней встречался, — сказал он. — Но из ваших слов получается, что именно она, а не какие‑нибудь иные обстоятельства сломила у вашего отца волю к жизни и стала виновницей его затяжной депрессии.

— Нет, нет и нет! Папа постоянно повторял, что сломила его любовь. Но эта же самая любовь подарила ему чудесные воспоминания о прошлом — воспоминания, которыми он живет теперь, парализованный, лишенный возможности жить полнокровной жизнью. Неужели, по‑вашему, человек, способный любить так сильно, не заслуживает восхищения?

— Скорее достойна восхищения ваша преданность и любовь к нему. Или сожаления — ваша слепота. Выбирайте на свой вкус, — негромко сказал Клод. — То, что разрушает, заслуживает только осуждения! Любовь должна окрылять, придавать силы, помогать человеку, реализоваться в этой жизни. Ваша мать всецело завладела вашим отцом, околдовала его, и он потерял волю к жизни. Конечно, в силу долга нам следует относиться к родителям с любовью, но если трезво взглянуть на то, что они подчас представляют собой на практике… — А это, уж извините, не ваше дело! — вспыхнула Роми и, круто развернувшись, двинулась на кухню.

Выпью чая, немного успокоюсь, сказала она себе. Молока в холодильнике, разумеется, не оказалось, как и многого другого, и она с расстройства бухнула в кружку двойную порцию сахара.

В дверях появился Клод, и девушка окатила его ненавидящим взглядом.

— Я вас попрошу впредь никогда не говорить о моих родителях в подобном тоне! — бросила она.

Клод прошел на кухню и с некоторой опаской присел на расшатанный стул.

— К сожалению, не могу обещать вам этого, — сообщил он. — По крайней мере, в отношении Софии Стэнфорд.

Отвернувшись от него, Роми опустилась в кресло напротив и, взяв в руки кружку с чаем, внимательно осмотрела кухню. То, что она увидела, не обрадовало ее: скатерть в масляных пятнах, остатки последнего ужина матери на столе, в старинной мраморной раковине грязная посуда.

— Ваша матушка явно покинула дом в спешке, — прокомментировал Клод, неотрывно наблюдавший за Роми.

— Бедная мама! До какой степени ее должны были здесь запугать!

У Роми к горлу подступил комок. Господи, подумала она, что же я скажу теперь папе? Как я объясню ему все это? Она вдруг почувствовала себя невероятно одинокой, усталой и… зверски голодной.

— Поесть тут, надо полагать, совершенно нечего, — удрученно протянула она.

Клод легко поднялся из кресла и подошел к буфету.