Книга Невеста Франкенштейна - Хилари Бэйли

Мария Клементи действительно была нема. Она могла великолепно петь на нескольких языках, а вот способностью общаться с людьми она не обладала. Говорили, что она обычно понимала обращенные к ней слова, а если чего-то не могла понять, то на лице ее появлялась очаровательная загадочная улыбка. Не было никаких очевидных оснований для ее молчания. Одно время даже поговаривали, будто она специально притворяется немой по причинам, одной ей ведомым. Подобные разговоры сразу прекратились после одного выступления, когда певица слишком близко подошла к горящим у рампы светильникам и ее легкое платье в один миг вдруг оказалось объятым пламенем. Несколько секунд, когда оркестр перестал играть, а со стороны публики раздались крики ужаса, грациозная фигура Марии Клементи продолжала стоять объятая пламенем. Несмотря на застывший на лице певицы испуг, из губ ее не вырвалось ни единого звука. Она лишь судорожно схватилась руками за горло, но при этом не издала ни крика, ни мольбы о помощи. Лишь через несколько секунд откуда-то со сцены на хрупкую фигурку было накинуто пальто. К счастью, мисс Клементи почти не пострадала. Но все тогда поняли, что если б она способна была издать хоть какой-то звук, то он непременно бы вырвался в тот страшный миг из ее груди.

То ли из-за этого ее несчастья, то ли благодаря ее характеру, но за певицей закрепилась прекрасная репутация.

В то время на подмостках, по словам одного из журналов, царил «мишурный блеск». На сценах Англии тогда не было артистов, имена которых стоило бы запоминать, тогда как жители континента гордились своими Россини, Беллини, Веберами — подлинными музыкальными гениями. Наших же композиторов можно было пересчитать по пальцам. У нас даже «Макбета» тогда ставили с пантомимой и танцами между актами, не говоря уж о спектаклях с участием Мастера Бетти, этого «малыша Росциуса»,[8]и ему подобных детишек, игравших в свои девять лет Гамлета и Офелию с такой невообразимой кутерьмой и пошлостью, что иностранцы в ужасе убегали из театров.

О, все эти коломбины и афродиты, почитаемые более за бюсты и ножки, чем за талант! О, эти ромео и джульетты, представленные в балетах-пантомимах, короли лиры, которых играли дети! Как сокрушались мы о тех днях, когда на подмостки выходили такие артисты, как Гаррик,[9]когда музыкой — не важно, серьезной или легкой, — слушатель мог насладиться без неуместных перерывов и балетных вставок, без низких шуточек и свистков, которыми зрителей кормили, как детей, нуждающихся в бессмысленном разнообразии и контрасте.

Естественно, что в этой атмосфере абсурда, жадности до новизны, молодости и красоты, любая актриса, оказавшаяся на вершине славы, могла потерять голову. Но мисс Клементи и при таком окружении умудрялась сохранять вдохновение и артистизм, и она с достоинством выносила их на лондонские подмостки.

По всем сведениям, которые о ней имелись, она вела жизнь тихую и спокойную вместе с преданной ей компаньонкой и регулярно посещала церковь. Однако ни в одну из церквей она не приходила дважды, ибо если б в ее посещениях какого-либо места стала наблюдаться некоторая регулярность, то там сразу же появились бы толпы поклонников. Было очевидно, что она старается не появляться в обществе, не заводит любовников и избегает места, которые особенно любят посещать актрисы, как то: бега, призовые бои, игорные дома, — словом, такие места, куда порядочным дамам путь заказан. Не исключено, что от всех этих вольностей удерживал актрису ее недуг.

Услышав, что Виктор упомянул имя мисс Клементи, я поначалу очень удивился. Но потом, как мне показалось, я понял, какими соображениями он руководствуется, и спросил:

— Вы хотите восстановить ее голос?

— Да, восстановить, а может быть, дать ей голос, которого у нее не было, — ответил он. — И если наша попытка увенчается успехом, представьте, какую пользу мы принесем мисс Клементи! Она сможет вести нормальный образ жизни, обрести друзей. Но этим дело не ограничивается, Джонатан. Есть еще кое-что, и именно поэтому я хочу, чтобы вы подключились к этому эксперименту. Представьте, Джонатан, нет, вы только представьте себе, какие данные окажутся в наших руках, если мы научим говорить человека, до сих пор не владевшего голосом! То, что она поет чужие слова, выходя на сцену, — не в счет! Представьте, как она постепенно обретет дар речи! Как много нового узнаем мы о грамматике, о значении слов и о том, что за ними стоит, даже если просто окажемся очевидцами того, как немая женщина начнет говорить? Представьте себе, что вы изучаете взрослого человека, который сможет рассказать вам все, что происходит в его сознании, когда он осваивает речь! Такой шанс выпадает только раз в жизни!

— Подобный научный эксперимент неприятным не назовешь, — весело заметил Хьюго. — Это вам не глазное яблоко разрезать или играться с какими-нибудь ядовитыми газами. Много нашлось бы мужчин, готовых заплатить за возможность просто посидеть в одной комнате с мисс Клементи под каким угодно предлогом. А ты, Джонатан, холостяк. Я настоятельно тебе советую взвалить на плечи эту ношу.

Я тут же заверил друга, что знаю свое дело. Если наука потребует, то ради нее я готов составить общество одной из самых прекрасных женщин Лондона и не собираюсь уклоняться от этой участи. Затем я обернулся к Виктору и поинтересовался, как получилось, что мысль о подобном эксперименте пришла ему в голову.

— Несколько месяцев назад я был в театре, где пела мисс Клементи. Это было вульгарно поставленное произведение, в основе которого лежали темы из комедии дель арте,[10]и только участие Марии Клементи спасло этот спектакль. Конечно, я знал о том ужасном случае в театре, когда загорелось ее платье, и о том, что она, несмотря на страшную боль, не смогла произнести ни звука. Мне пришло тогда в голову, что немота не просто лишает ее возможности общаться, но и представляет для нее особую опасность в тех ситуациях, когда возникает необходимость позвать на помощь. Мною овладела жалость к этому несчастному созданию, которое, при всей своей красоте и таланте, не обладает способностью, которая присуща всем нам и воспринимается нами как должное. Мне было известно, что она обращалась за помощью в самые разные места и что, какие бы советы и лечения за этим ни последовали, все оказалось бесполезным. Я написал мисс Клементи и предложил свою помощь. Я сказал, что хочу посредством определенных тренировок научить ее говорить, и надеюсь, что, несмотря на все предыдущие неудачи, в этот раз все получится. Мною были даны заверения в том, что, если только она окажет мне честь и ответит согласием, я с величайшей радостью подготовлю все, чтобы наша первая встреча состоялась. Сначала ответа не было, однако дней десять спустя ко мне зашла ее компаньонка, достойная женщина лет сорока, вдова капитана, который, как я слышал, воевал с Наполеоном. Она рассказала мне, что после того пожара мисс Клементи пребывает в состоянии глубокой меланхолии. Поначалу на вопрос о том, в чем причина ее печали, Мария отказывалась отвечать. Однако уныние не отступало, и компаньонка наконец спросила ее, не немота ли тому виною. Мария тяжело вздохнула и, кивнув, показала на горло. Тогда компаньонка, миссис Джакоби, достала мое письмо и спросила мисс Клементи, согласна ли та принять помощь и попытаться восстановить голос. Получив одобрение певицы, женщина сразу же пришла ко мне. Оказалось даже, что обе дамы прослушали мою лекцию о структуре языков и об их взаимосвязях.